Спектакль по расписанию
Глеб Ситковский, Вечерний клуб,
Актеры лениво сходятся к репетиционному столу. Сегодня им предстоит не слишком интересная, но необходимая работа. Который раз в мировой и сценической истории придется пересказать миф об Антигоне. Так себе, надо сказать, сюжетец, довольно нелепый, но что делать, если пьеса уже стоит в репертуаре
Дело там вот в чем. Одна сумасбродная девица собирается замуж за царского сына, а в это же самое время смрадный труп ее брата гниет у городской стены. Братец Антигоны был, надо сказать, бунтовщик, и царь приказал трупу тлеть непогребенным, дескать, кто доверит Полиника земле, сам будет казнен. Отчего же девушка, вместо того, чтоб шить подвенечный наряд, ходит по ночам с лопатой? Лягут комья земли на гниющее тело или не лягут, какое ей, собственно, дело, когда свадьба на носу? Одно слово сумасбродство.
Актеры, позевывая, выслушивают указания режиссера. У Ануя человек, который ставит героям задачи и разводит их в разные углы сцены, зовется Хор. Евгений Киндинов кратенько пересказывает нам предысторию. Да-да, спасибо, мы все знаем. Через два часа Антигону казнят, и зрители вместе с актерами разбредутся к разным станциям метро, а через три часа будут уже дома пить чай с пирожными. Или не с пирожными. Или не чай.
Актеры тоже торопятся на ужин. Гонят, забалтывают текст. Вот Антигона (этого «воробышка», как ее зовет Ануй, Марина Зудина играет в свитерке и джинсах) бегло пробежала сцену с кормилицей (Наталья Егорова). Все отлично: кормилица как кормилица («ух ты, мое дитятко ненаглядное, дай-ка я тебя плюшками накормлю»), Антигона как Антигона («ах, няня, няня, я тоскую, мне тошно, милая моя»). Перескочили, пошла сцена с женихом (Виталий Егоров) любовь-морковь, давайте дальше. «До чего словоохотлив был этот Ануй», думаешь ты и жалеешь артистов, которым пришлось заучивать столько текста.
Дальше на сцену выходит Отар Мегвинетухуцеси. Царь Креон, скользнув взглядом по партнерам, проходит к столу и молча начинает кормить с ложечки свою молчаливую царицу. Прикасается к руке Эвридики, и зритель чувствует ее теплую руку, будто осязает вместе с ним. Опускает ложечку в бульон, прикладывает к своей руке (не горячо ли?), и зритель точно знает ее температуру. Затем царь начинает говорить. Через несколько реплик начинаешь сомневаться: да правда ли так уж болтлив был этот французский драматург средней руки, расцветавший в середине двадцатого века? Ведь слов в роли грузинского гастролера как раз столько, сколько ему необходимо. Ровно по мерке.
Сумасбродная Антигона все продолжает рваться на кладбище, но доводы царя запоминаются лучше. Она ему про долг перед мертвыми, а он пальцем указывает себе на щечку: расшалилась глупенькая девчонка, но сейчас поцелует старика, как обычно, и будет у них «мирись-мирись».
Так бы, все, наверное, и было, но режиссер перед спектаклем сказал, что надо играть трагедию, и воробышка в свитере и джинсах через два часа после начала, как и положено, уведут на казнь. Вслед за Антигоной погибнут и сын Креона, и жена молчаливая Эвридика, завершившая последнюю петлю в своем бесконечном вязании. Нетрагические актеры послушно примут трагическую смерть своих персонажей, согласно античному правилу, за сценой. А единственный трагический актер в этом спектакле, легендарный исполнитель ролей Отелло и Эдипа Отар Мегвинетухуцеси, узнав о смерти семьи, рассеянно переспросит Хор: «Что у нас там по расписанию?». «В пять часов заседание совета, ваше величество», ответят ему. И нетрагический царь Креон пойдет действовать по расписанию. Это, конечно, скучно, но долг есть долг. Долг это вообще одна из основополагающих категорий искусства. Может быть, поэтому долг режиссера Чхеидзе перед зрителями велит ему ставить скучные, но правильные спектакли, а долг зрителей перед искусством велит им досматривать эти спектакли до конца.
Дело там вот в чем. Одна сумасбродная девица собирается замуж за царского сына, а в это же самое время смрадный труп ее брата гниет у городской стены. Братец Антигоны был, надо сказать, бунтовщик, и царь приказал трупу тлеть непогребенным, дескать, кто доверит Полиника земле, сам будет казнен. Отчего же девушка, вместо того, чтоб шить подвенечный наряд, ходит по ночам с лопатой? Лягут комья земли на гниющее тело или не лягут, какое ей, собственно, дело, когда свадьба на носу? Одно слово сумасбродство.
Актеры, позевывая, выслушивают указания режиссера. У Ануя человек, который ставит героям задачи и разводит их в разные углы сцены, зовется Хор. Евгений Киндинов кратенько пересказывает нам предысторию. Да-да, спасибо, мы все знаем. Через два часа Антигону казнят, и зрители вместе с актерами разбредутся к разным станциям метро, а через три часа будут уже дома пить чай с пирожными. Или не с пирожными. Или не чай.
Актеры тоже торопятся на ужин. Гонят, забалтывают текст. Вот Антигона (этого «воробышка», как ее зовет Ануй, Марина Зудина играет в свитерке и джинсах) бегло пробежала сцену с кормилицей (Наталья Егорова). Все отлично: кормилица как кормилица («ух ты, мое дитятко ненаглядное, дай-ка я тебя плюшками накормлю»), Антигона как Антигона («ах, няня, няня, я тоскую, мне тошно, милая моя»). Перескочили, пошла сцена с женихом (Виталий Егоров) любовь-морковь, давайте дальше. «До чего словоохотлив был этот Ануй», думаешь ты и жалеешь артистов, которым пришлось заучивать столько текста.
Дальше на сцену выходит Отар Мегвинетухуцеси. Царь Креон, скользнув взглядом по партнерам, проходит к столу и молча начинает кормить с ложечки свою молчаливую царицу. Прикасается к руке Эвридики, и зритель чувствует ее теплую руку, будто осязает вместе с ним. Опускает ложечку в бульон, прикладывает к своей руке (не горячо ли?), и зритель точно знает ее температуру. Затем царь начинает говорить. Через несколько реплик начинаешь сомневаться: да правда ли так уж болтлив был этот французский драматург средней руки, расцветавший в середине двадцатого века? Ведь слов в роли грузинского гастролера как раз столько, сколько ему необходимо. Ровно по мерке.
Сумасбродная Антигона все продолжает рваться на кладбище, но доводы царя запоминаются лучше. Она ему про долг перед мертвыми, а он пальцем указывает себе на щечку: расшалилась глупенькая девчонка, но сейчас поцелует старика, как обычно, и будет у них «мирись-мирись».
Так бы, все, наверное, и было, но режиссер перед спектаклем сказал, что надо играть трагедию, и воробышка в свитере и джинсах через два часа после начала, как и положено, уведут на казнь. Вслед за Антигоной погибнут и сын Креона, и жена молчаливая Эвридика, завершившая последнюю петлю в своем бесконечном вязании. Нетрагические актеры послушно примут трагическую смерть своих персонажей, согласно античному правилу, за сценой. А единственный трагический актер в этом спектакле, легендарный исполнитель ролей Отелло и Эдипа Отар Мегвинетухуцеси, узнав о смерти семьи, рассеянно переспросит Хор: «Что у нас там по расписанию?». «В пять часов заседание совета, ваше величество», ответят ему. И нетрагический царь Креон пойдет действовать по расписанию. Это, конечно, скучно, но долг есть долг. Долг это вообще одна из основополагающих категорий искусства. Может быть, поэтому долг режиссера Чхеидзе перед зрителями велит ему ставить скучные, но правильные спектакли, а долг зрителей перед искусством велит им досматривать эти спектакли до конца.