Станислав Любшин: Моя судьба Чехов и Володин
Юлия Кантор, Известия,
На этой неделе на Малой сцене МХАТа состоится премьера спектакля «Ю» по пьесе Ольги Мухиной. В главной роли Станислав Любшин. Журналистов Любшин избегает, исключение сделано лишь для корреспондента «Известий».
Станислав Андреевич, чем для вас интересен «Ю»?
Ой, пока говорить не хочу. Я человек суеверный. Сначала, когда мы прочитали пьесу, просто ничего не поняли. Потом задумались, еще раз задумались, и стало страшно интересно. Работа с молодым режиссером Евгением Каменьковичем сложна и непредсказуема. Но, по-моему, получилась вполне интересная, глубокая вещь.
Как вы чувствуете себя в нынешнем МХАТе?
К нам приходят новые режиссеры, новые лица. Именно лица, а не серая безликость. Это отрадно. Надеюсь, новое не отринет старых завоеваний. Пока вроде бы симптомов противоречий нет. Хочется серьезной драматургии: и классической, и современной. Помните, как Володин говорит: «У меня в 17 лет все было впереди, и теперь все впереди».
Ваши отношения с Володиным тоже сюжет для пьесы.
Еще для какой! Володин моя судьба. Все началось с «Пяти вечеров». Вы знаете, в те годы, когда ставилась эта пьеса, в «Современнике» была демократическая обстановка. Демократия заключалась в том, что молодые актеры, приходившие в театр, могли писать заявки на любые роли. Я написал заявки аж на семь ролей. И вот как-то дирекция перепутала назначила сразу два спектакля с одним артистом в один день, одновременно. И мне предложили войти в «Пять вечеров». Я запомнил все роли, все сцены, все выходы. И сыграл. Репетировать, конечно, было некогда, но за три часа до спектакля меня отвезли домой к Ефремову, он лежал больной плевритом, совершенно потерявший голос. И вот я говорю монолог, а он только поднимает и опускает палец в местах, где я должен останавливаться для его реплик. А вечером он играл, и я поражался тому, что вся болезнь ушла напрочь. Именно после володинских «Пяти вечеров» у меня началась другая жизнь. Меня заметили, появились большие роли в театре и кино. Уже позже Галина Волчек стала делать новый спектакль «Пять вечеров». Володин из Ленинграда приезжал смотреть. На репетиции он обязательно приносил с собой коньяк, и, потягивая его, мы обсуждали пьесу. Благодаря Володину я поверил в себя. Вечно смущенный, вечно недовольный собой, он уже много лет является для меня ориентиром, камертоном, что ли.
Потом был еще фильм «Пять вечеров»?
Да, почти двадцать лет спустя Михалков сделал мне такой подарок. И опять Володин был на съемках. Он говорил: «Как из такой пьески, маленькой и пустой, вы делаете гениальный фильм». Он был абсолютно искренен. Он действительно считал, что «Пять вечеров» создаем мы, а не он.
Вас в кино знают как чеховского героя, между тем в театре у Ефремова вы играли, кажется, только Вершинина.
Еще я играл Гаева. Так складывалась жизнь в театре, таким был репертуар. Олег Ефремов как-то не видел меня среди чеховских персонажей. Есть разные драматурги. Чехов и Володин это высокие горы, которые позволяют актеру добраться до пика. Но исполнить это «позволение» удается далеко не всегда. Чехов, как и Володин, моя судьба. Уже потом для меня открылся Вампилов.
Что общего между Чеховым и Володиным?
Мне кажется, что их герои гораздо больше думают и чувствуют, чем говорят. Они существуют в жизни так, как умеют. И проживают радость и горечь искренне. Я понимаю дискомфорт чеховских и володинских героев, живущих в предложенных действительностью обстоятельствах.
К вопросу об обстоятельствах процитирую Александра Володина: «На разные беды полжизни, а где же полжизни на смех?»
Отвечу Володиным же: «Чем старше человек, тем он оптимистичнее смотрит на жизнь». Гениально сказано! Это обязанность артиста черпать из бед и из смеха материал для работы. Меняется жизнь, меняются характеры, а профессия остается.
А сейчас как меняются характеры?
Они становятся жестче, даже, может быть, бескомпромисснее. То время, при всей его косности, было мягче. Был в хорошем смысле коллективизм. Я, конечно, имею в виду не партийность, а компанейскость. Теперь все в одиночку. Это горько. А актеры через характеры говорят о времени. Так будет и в пьесе Мухиной «Ю».
Помимо театра есть и кино. Над чем вы сейчас работаете?
Иван Дыховичный снимает, как мне кажется, хороший фильм «Обнаженная натура». Речь идет о художнике, который пытается найти себя в жизни. Пытается покончить с собой. Я снимался в настоящей больнице, там была очень тяжелая сцена в реанимации. Когда отсняли, мы вышли с врачами в больничный дворик, хотели выпить по рюмочке, и вдруг они сорвались с места: привезли настоящего больного. А на этой койке только что был я Тяжело. Пришел домой, включил телевизор идет фильм Дыховичного «Черный монах». Я давно его не смотрел, уж лет десять оказалось, к месту.
Коль мы заговорили о «рюмке», что вы думаете о «Записках нетрезвого человека» Володина?
То же самое, что и он: нетрезвость это не количество выпитого, а состояние души.
Кстати
Александр Володин:
Я познакомился со Славой Любшиным много лет назад. Меня всегда поражали и восхищали его глаза. Он говорил и говорит ими больше, чем текстом. Помню потрясающий эпизод в фильме Михалкова «Пять вечеров». Там герой, оставшись совсем один, в какой-то столовой пьет горькую, а потом начинает петь: «Не для меня придет весна и в небе жаворонок взовьется». Для меня эта сцена автобиографична: как-то, облепленный черными мыслями, я вот так же один сидел со стаканом и мурлыкал песенку, но никак не мог вспомнить слова, и такая тоска была А Любшин, не зная про меня, все это понял. Он вообще все понимает. Отсюда и его прекрасный Чехов. Тонкий, интеллигентный. Он весь какой-то негромкий. Но потому-то Любшина и слышно в любом нагромождении голосов.
Станислав Андреевич, чем для вас интересен «Ю»?
Ой, пока говорить не хочу. Я человек суеверный. Сначала, когда мы прочитали пьесу, просто ничего не поняли. Потом задумались, еще раз задумались, и стало страшно интересно. Работа с молодым режиссером Евгением Каменьковичем сложна и непредсказуема. Но, по-моему, получилась вполне интересная, глубокая вещь.
Как вы чувствуете себя в нынешнем МХАТе?
К нам приходят новые режиссеры, новые лица. Именно лица, а не серая безликость. Это отрадно. Надеюсь, новое не отринет старых завоеваний. Пока вроде бы симптомов противоречий нет. Хочется серьезной драматургии: и классической, и современной. Помните, как Володин говорит: «У меня в 17 лет все было впереди, и теперь все впереди».
Ваши отношения с Володиным тоже сюжет для пьесы.
Еще для какой! Володин моя судьба. Все началось с «Пяти вечеров». Вы знаете, в те годы, когда ставилась эта пьеса, в «Современнике» была демократическая обстановка. Демократия заключалась в том, что молодые актеры, приходившие в театр, могли писать заявки на любые роли. Я написал заявки аж на семь ролей. И вот как-то дирекция перепутала назначила сразу два спектакля с одним артистом в один день, одновременно. И мне предложили войти в «Пять вечеров». Я запомнил все роли, все сцены, все выходы. И сыграл. Репетировать, конечно, было некогда, но за три часа до спектакля меня отвезли домой к Ефремову, он лежал больной плевритом, совершенно потерявший голос. И вот я говорю монолог, а он только поднимает и опускает палец в местах, где я должен останавливаться для его реплик. А вечером он играл, и я поражался тому, что вся болезнь ушла напрочь. Именно после володинских «Пяти вечеров» у меня началась другая жизнь. Меня заметили, появились большие роли в театре и кино. Уже позже Галина Волчек стала делать новый спектакль «Пять вечеров». Володин из Ленинграда приезжал смотреть. На репетиции он обязательно приносил с собой коньяк, и, потягивая его, мы обсуждали пьесу. Благодаря Володину я поверил в себя. Вечно смущенный, вечно недовольный собой, он уже много лет является для меня ориентиром, камертоном, что ли.
Потом был еще фильм «Пять вечеров»?
Да, почти двадцать лет спустя Михалков сделал мне такой подарок. И опять Володин был на съемках. Он говорил: «Как из такой пьески, маленькой и пустой, вы делаете гениальный фильм». Он был абсолютно искренен. Он действительно считал, что «Пять вечеров» создаем мы, а не он.
Вас в кино знают как чеховского героя, между тем в театре у Ефремова вы играли, кажется, только Вершинина.
Еще я играл Гаева. Так складывалась жизнь в театре, таким был репертуар. Олег Ефремов как-то не видел меня среди чеховских персонажей. Есть разные драматурги. Чехов и Володин это высокие горы, которые позволяют актеру добраться до пика. Но исполнить это «позволение» удается далеко не всегда. Чехов, как и Володин, моя судьба. Уже потом для меня открылся Вампилов.
Что общего между Чеховым и Володиным?
Мне кажется, что их герои гораздо больше думают и чувствуют, чем говорят. Они существуют в жизни так, как умеют. И проживают радость и горечь искренне. Я понимаю дискомфорт чеховских и володинских героев, живущих в предложенных действительностью обстоятельствах.
К вопросу об обстоятельствах процитирую Александра Володина: «На разные беды полжизни, а где же полжизни на смех?»
Отвечу Володиным же: «Чем старше человек, тем он оптимистичнее смотрит на жизнь». Гениально сказано! Это обязанность артиста черпать из бед и из смеха материал для работы. Меняется жизнь, меняются характеры, а профессия остается.
А сейчас как меняются характеры?
Они становятся жестче, даже, может быть, бескомпромисснее. То время, при всей его косности, было мягче. Был в хорошем смысле коллективизм. Я, конечно, имею в виду не партийность, а компанейскость. Теперь все в одиночку. Это горько. А актеры через характеры говорят о времени. Так будет и в пьесе Мухиной «Ю».
Помимо театра есть и кино. Над чем вы сейчас работаете?
Иван Дыховичный снимает, как мне кажется, хороший фильм «Обнаженная натура». Речь идет о художнике, который пытается найти себя в жизни. Пытается покончить с собой. Я снимался в настоящей больнице, там была очень тяжелая сцена в реанимации. Когда отсняли, мы вышли с врачами в больничный дворик, хотели выпить по рюмочке, и вдруг они сорвались с места: привезли настоящего больного. А на этой койке только что был я Тяжело. Пришел домой, включил телевизор идет фильм Дыховичного «Черный монах». Я давно его не смотрел, уж лет десять оказалось, к месту.
Коль мы заговорили о «рюмке», что вы думаете о «Записках нетрезвого человека» Володина?
То же самое, что и он: нетрезвость это не количество выпитого, а состояние души.
Кстати
Александр Володин:
Я познакомился со Славой Любшиным много лет назад. Меня всегда поражали и восхищали его глаза. Он говорил и говорит ими больше, чем текстом. Помню потрясающий эпизод в фильме Михалкова «Пять вечеров». Там герой, оставшись совсем один, в какой-то столовой пьет горькую, а потом начинает петь: «Не для меня придет весна и в небе жаворонок взовьется». Для меня эта сцена автобиографична: как-то, облепленный черными мыслями, я вот так же один сидел со стаканом и мурлыкал песенку, но никак не мог вспомнить слова, и такая тоска была А Любшин, не зная про меня, все это понял. Он вообще все понимает. Отсюда и его прекрасный Чехов. Тонкий, интеллигентный. Он весь какой-то негромкий. Но потому-то Любшина и слышно в любом нагромождении голосов.