Затерянные в постмодерне
Мария Львова, Вечерний клуб,
Следуя за автором, постановщик Владимир Петров сочинил завлекательный ход: созданы две версии спектакля, «мужская» и «женская». Версии различаются «закуской» и «десертом» притчами, обрамляющими основное повествование. Голосованием среди зрителей каждый вечер избирается один из двух вариантов.
Роман-словарь, состоящий, как и положено словарю, из отдельных, не связанных друг с другом справочных статей в алфавитном порядке, принес известному сербскому историку и писателю Милораду Павичу всемирную славу и титул «автора первой книги ХХI века» (роман вышел в 1984 году). Сложно организованное повествование, посвященное хазарам немногочисленному народу, сгинувшему в веках, и проблемам его религиозного определения, густо замешано на эпических повторах, стилистических изысках, элегантных парадоксах. Две версии «Хазарского словаря», делящиеся по полам «женская» и «мужская», расходятся всего в одном абзаце (оба с одинаково туманным смыслом), но издаются строго порознь, под разными обложками. Столь небанальный подход дилетанту (хотя, кто может считаться специалистом в этой области филолог? литературный критик?) может показаться претенциозной выходкой, бессмысленным набиванием цены, а гурману-знатоку изысканным и несущим тайное значение. Кому как понравится.
Пьеса «Вечность и один день» слажена из нескольких независимых историй и притч. Сюжеты и герои, хлесткие афоризмы и поэтические образы все взято из «Хазарского словаря». Этакое безотходное производство, второй урожай с одной плантации. Не обошлось и без замысловатого новаторского приема: пьеса имеет три пролога и три эпилога, из которых театр может выбрать то, что больше по вкусу. Но слава драматурга не далась профессору-историку в руки: пьеса никогда не ставилась. МХАТ исправил несправедливость режиссер Владимир Петров, недавно перебравшийся в Москву из Омска, воплотил «Вечность и один день» на знаменитых подмостках. Результат сполна продемонстрировал особенности (они же недостатки) драматургического материала.
Восприятие читателя и зрителя сильно разнится: читатель имеет возможность задуматься, помедлить, вернуться на пару страниц назад, читать книгу «как птица трясогузка, которая летает только по четвергам, или же перетасовывать и перекладывать ее страницы бесчисленными способами, как кубик Рубика» (так советует автор). Театральный же зритель воспринимает произведение только линейно: не понял значит, потерял; шагаем дальше. Блуждая в дебрях постмодернистского текста, читатель наслаждается, но когда они «растут» со сцены, то могут утомлять и раздражать. Именно так получается в спектакле МХАТа. Умозрительный сюжет делает героев бесплотными, а многослойные исторические, религиозные, онтологические подтексты обескровливают представление.
Основным достоинством главных исполнителей (Дарья Мороз и Егор Бероев) предстает их юность и внешняя привлекательность. В остальном они практически беспомощны в поэтических и метафорических нагромождениях самодовлеющих словес играть просто нечего.
Виктор Гвоздицкий, всегда выделявшийся резкой гротесковостью и изысканной формальностью игры, неожиданно поражает теплотой и остроумием психологического существования в роли, точнее, в нескольких небольших ролях. Не в последнюю очередь благодаря ему самыми цельными и живыми получились двадцатиминутные сценки-притчи в начале и в конце те самые «закуска» и «десерт».
В доставшейся мне «женской» версии спектакля любовная история героев заканчивается счастливо (в противоположной, «мужской», оба погибают), а кроме того, длится она на целых пять минут меньше.
Роман-словарь, состоящий, как и положено словарю, из отдельных, не связанных друг с другом справочных статей в алфавитном порядке, принес известному сербскому историку и писателю Милораду Павичу всемирную славу и титул «автора первой книги ХХI века» (роман вышел в 1984 году). Сложно организованное повествование, посвященное хазарам немногочисленному народу, сгинувшему в веках, и проблемам его религиозного определения, густо замешано на эпических повторах, стилистических изысках, элегантных парадоксах. Две версии «Хазарского словаря», делящиеся по полам «женская» и «мужская», расходятся всего в одном абзаце (оба с одинаково туманным смыслом), но издаются строго порознь, под разными обложками. Столь небанальный подход дилетанту (хотя, кто может считаться специалистом в этой области филолог? литературный критик?) может показаться претенциозной выходкой, бессмысленным набиванием цены, а гурману-знатоку изысканным и несущим тайное значение. Кому как понравится.
Пьеса «Вечность и один день» слажена из нескольких независимых историй и притч. Сюжеты и герои, хлесткие афоризмы и поэтические образы все взято из «Хазарского словаря». Этакое безотходное производство, второй урожай с одной плантации. Не обошлось и без замысловатого новаторского приема: пьеса имеет три пролога и три эпилога, из которых театр может выбрать то, что больше по вкусу. Но слава драматурга не далась профессору-историку в руки: пьеса никогда не ставилась. МХАТ исправил несправедливость режиссер Владимир Петров, недавно перебравшийся в Москву из Омска, воплотил «Вечность и один день» на знаменитых подмостках. Результат сполна продемонстрировал особенности (они же недостатки) драматургического материала.
Восприятие читателя и зрителя сильно разнится: читатель имеет возможность задуматься, помедлить, вернуться на пару страниц назад, читать книгу «как птица трясогузка, которая летает только по четвергам, или же перетасовывать и перекладывать ее страницы бесчисленными способами, как кубик Рубика» (так советует автор). Театральный же зритель воспринимает произведение только линейно: не понял значит, потерял; шагаем дальше. Блуждая в дебрях постмодернистского текста, читатель наслаждается, но когда они «растут» со сцены, то могут утомлять и раздражать. Именно так получается в спектакле МХАТа. Умозрительный сюжет делает героев бесплотными, а многослойные исторические, религиозные, онтологические подтексты обескровливают представление.
Основным достоинством главных исполнителей (Дарья Мороз и Егор Бероев) предстает их юность и внешняя привлекательность. В остальном они практически беспомощны в поэтических и метафорических нагромождениях самодовлеющих словес играть просто нечего.
Виктор Гвоздицкий, всегда выделявшийся резкой гротесковостью и изысканной формальностью игры, неожиданно поражает теплотой и остроумием психологического существования в роли, точнее, в нескольких небольших ролях. Не в последнюю очередь благодаря ему самыми цельными и живыми получились двадцатиминутные сценки-притчи в начале и в конце те самые «закуска» и «десерт».
В доставшейся мне «женской» версии спектакля любовная история героев заканчивается счастливо (в противоположной, «мужской», оба погибают), а кроме того, длится она на целых пять минут меньше.