Художественно-постановочная часть

Екатерина Серебренникова

Машинно-декорационное отделение

Юрий Исачков
Алексей Маричев
Андрей Ямщиков
Виталий Алексеенко

Художественное освещение сцены

Валентин Александров
Алексей Субботин
Юрий Родионов
Александр Жерносек

Отдел звукооформления и звукотехнического оборудования сцен

Отдел сценических эффектов

Виктор Софронкин

Гримёрное отделение

Эльмира Кашаева
Евгения Кудикова

Костюмерное отделение

Ольга Лебедева
Дарья Анатольева
Людмила Желтякова

Прачечная

Татьяна Каленова

Реквизиторское отделение

Ирина Диденко

Новая сцена

Евгений Филиппов

Отдел механизации и технического оборудования сцен

Дмитрий Копейкин
Александр Будник
Владимир Закатов
Александр Макаров
Юрий Провальский
Константин Белоусов

«Собрать калейдоскоп». Интервью с завпостом МХТ Надеждой Быхановой

Александра Машукова, Медиацентр МХТ, 6.07.2021
Надежда Быханова работает в Художественном театре 25 лет. Начинала как художник-конструктор на спектаклях «Три сестры» Олега Ефремова и «Женитьба» Романа Козака. А в 1998 году заняла должность завпоста – заведующей художественно-постановочной частью МХТ. Совершенно незаменимый человек в театре, Надежда Михайловна рассказывает о том, в чем заключается гениальность художников-сценографов, какие качества необходимы завпосту и почему не стоит в путешествиях увлекаться фотографированием.

– Я с юности хотела стать театральным художником. В Воронеже, где я выросла, окончила художественное училище по специальности «художник-декоратор». И когда позже поступала в Школу-студию МХАТ, то говорила, что иду на технолога, потому что театральный художник должен знать, как всё устроено. Но в итоге так вышло, что технология меня затянула.

– Что было самым интересным во время учёбы в Школе-студии МХАТ?
– Всё, что касалось практики. Курсовые работы с большими мастерами – такими, как Олег Шейнцис, Валерий Левенталь. Например, была курсовая на базе Большого театра: мы помогали Левенталю делать макет к спектаклю «Евгений Онегин». Была практика в Ленкоме, после которой в 1991 году меня пригласили туда работать.
В Ленкоме я проработала пять лет. Вроде бы это небольшая часть жизни, особенно по сравнению с четвертью века, которые я служу в Художественном театре, но, бывает, я и сегодня вспоминаю Ленком. Иногда даже ставлю в пример: что-то там устроено лучше. А что-то лучше – у нас.

– Вы пришли во МХАТ имени А. П. Чехова в 1996 году – в момент, когда Олег Николаевич Ефремов репетировал «Трёх сестёр».
– Да, я вошла в процесс создания этого спектакля не с самого начала, но успела сделать шаблоны для мебели. Мы чертили предметы для изготовления в мастерских: стулья, диванчик, умывальник. В сценографии к этому спектаклю существовал свой секрет: изящный павильон – дом с колоннами, придуманный Левенталем, – относительно роста человека был уменьшен. Валерий Яковлевич и мебель сделал меньше по размеру, чем обычная мебель. Это, кстати, исторически оправданно – известно, что люди прошлых веков в среднем были миниатюрнее, чем современные.
С Левенталем мы потом выпустили ещё несколько спектаклей: «Вечность и ещё один день», «Венецианский антиквар», «Священный огонь». В макетах, которые он делал, всё было проработано до такой степени, что когда возникали вопросы о том, как это будет выглядеть на сцене, он говорил: «А ты возьми рулетку и померь – в макете всё точно сделано!» Этим, кстати, отличаются макеты, выполненные большими мастерами: точно так же было и у Бориса Асафовича Мессерера, который в момент моего прихода во МХАТ занимал должность главного художника театра, и у Сергея Михайловича Бархина, и у Давида Львовича Боровского, и сейчас у Александра Давидовича. Это особое искусство, своего рода гениальность – всё так заранее придумать, чтобы при переносе точно попасть в масштаб сцены, спектакля. Иной раз фотографию макета трудно отличить от фотографии декорации. 

– Получается, то, что сценограф придумал ещё на стадии макета, всё ровно так же и воплощается в жизнь?
– Это в идеале. Есть художники и режиссёры, которые действительно так работают. Вот, например, спектакль «Вечность и ещё один день» по Милораду Павичу – его премьера состоялась в МХТ в 2002 году. Левенталь там придумал игру для режиссёра Владимира Петрова, предложил ему набор драпировок, задников, которые опускались и поднимались, диагональных занавесок разных цветов, больших предметов – там были лестницы, ступени, арки, трансформирующийся куб… Валерий Яковлевич сказал: «Эти объекты можно сочетать как угодно, они все друг с другом хорошо соотносятся». Кто-то посчитал – на этом спектакле было более миллиона разных сочетаний предметов. Настоящий калейдоскоп, «кубик Рубика». И режиссёр собрал этот калейдоскоп заранее, до выхода на сцену.
А вот режиссёр Юрий Бутусов любит собирать свой «кубик Рубика» прямо на ходу, на репетициях. Так было на «Гамлете», на «Человеке из рыбы». Для технолога и для завпоста такая импровизационная манера работы сложна – но и очень интересна.

– Профессия завпоста раньше считалась скорее мужской. Ведь надо управлять мужским коллективом – монтировщиками, рабочими сцены. Для вас это сложно?
– На самом деле надо не управлять кем-то, а владеть технологиями. Собрать людей вокруг произведения, которое сейчас готовится, и раздать им задачи, чтобы каждый выполнил своё дело, внёс свою лепту в создание спектакля.

– Для этого требуются жёсткость характера, лидерские качества?
– Про жёсткость не знаю, я жёсткими методами не руковожу, но всё равно почему-то боятся (улыбается). Дело не в жёсткости, а в способности найти решение задачи. Как собрать декорацию, в каком порядке делать монтировку, как придумать так, чтобы декорация поместилась на другой площадке во время гастролей… Иной раз я говорю: «Стоп! Все молчат – я думаю». И решение откуда-то берётся. Как в компьютере файлы складываются в определённые папки, так и в моей голове хранится всё многообразие выпущенных спектаклей, выполненных задач. Есть откуда извлечь. Каждый новый спектакль приносит с собой какое-то приобретение, уникальный опыт, который в нужный момент можно предъявить. И люди понимают: есть человек, который ответит на их вопросы. Я, случается, говорю: «Я сказала – значит, буду за это отвечать. Будем делать так». Настоять, что делать нужно именно так, очень важно.
И ещё важный момент: я со своей технологической стороны смотрю на спектакль, на визуальный ряд – как это сделано, правильно или неправильно. И моя задача, прежде чем художник или режиссёр увидят, что что-то не так, – это исправить. Иной раз я исправляю раньше, чем художник или режиссёр заметят недочёт. Люди, которые работают за кулисами, знают: если я прибежала и сказала что-то сделать, надо выполнять.

– Такие спектакли, как «Месяц в деревне» Егора Перегудова, где на сцене четыре часа идёт дождь, вероятно, очень сложны для завпоста?
– Здесь всю конструктивную часть взял на себя Сергей Николаевич Рогачёв (заместитель директора МХТ имени А. П. Чехова по художественно-постановочной части – прим. ), и мастерские много экспериментировали с водой и с системой кранов. Моё участие заключалось в том, чтобы вместе с помрежем дирижировать дождём. Какой дождь когда идёт, придумывал, конечно, Егор Перегудов, а вот как записать…

– …эту партитуру дождя…
– Да, именно так у нас это и называется: в моём компьютере есть файл, озаглавленный «Партитура дождя».

– Работая в историческом здании Художественного театра, вы ощущаете влияние «гения места»?
– Когда в 25 лет я пришла работать в Ленком, коллега из финансово-экономического отдела спросила меня: «Ну как, вы благоговеете в этих стенах?» Я не очень поняла её вопрос. Скорее, у меня было чувство, что я работаю с великими людьми. Я восхищалась Шейнцисом, тем, как он творит, как создаёт свои спектакли, раздвигая стены тесной сцены Ленкома. Это гениальное мастерство архитектора маленького пространства, которое благодаря его дару превращается в бесконечное. Как в «Мастере и Маргарите», когда «нехорошая квартира» на время бала становится огромной.
Чувство благоговения было, когда в Ленком пришёл Давид Львович Боровский делать сценографию к спектаклям «Чешское фото» и “Sorry”. И когда Эдуард Степанович Кочергин выпускал в Художественном театре «И свет во тьме светит…». Я тогда только стала завпостом. На том спектакле произошла показательная история. Эдуард Степанович просил, чтобы декорации были расписаны маслом на олифе, а художники-декораторы сказали: нет, сейчас существуют современные материалы, можно всё расписать другими способами. И расписали. И декорации, вместо того чтобы светиться, покрылись серой пылью. Пришлось за одну ночь всё переписывать.

– Переписали?
– Да. Все собрались, пришёл и Кочергин, работали до утра. Позже в одной из книг Эдуарда Степановича я прочла, что если он хорошо относится к человеку, то будет разговаривать с ним на «ты». А если плохо, то на «вы» и по имени-отчеству. Исключительно официально. «Никогда вы не услышите от меня ласкового “ты”», – так он пишет. Когда испортили декорацию, он перешёл со мной на «вы» и стал называть Надеждой Михайловной. А после совместного творчества ночью начал снова говорить «ты» и «Надя». Так что я услышала от него «ласковое “ты”».

– Стены в вашем кабинете в МХТ увешаны акварельными листами с пейзажами, изображением лошадей. Это ваши работы?
– Да. Это всё плоды пандемии. Лошади – впечатления от путешествий. Я люблю акварель, люблю писать пейзажи на месте, с натуры. Всегда помню чудесное наставление Давида Львовича Боровского. Он однажды попросил меня распечатать фотографии с дискеты. На дискете было всего два снимка. Я спросила: «А почему так мало?» А он ответил, что когда ходишь с фотоаппаратом, то ищешь кадр. А когда без фотоаппарата, то смотришь. Если я рисую на улице, то погружаюсь в город, в пейзаж и сама будто бы в нём растворяюсь. Потом вспоминается именно это – как ты сидишь и рисуешь, какое было солнце, небо, деревья, какой дул ветер. И чувства, пережитые в тот момент, возвращаются.