Кирилл Серебренников приглашает на казньАлла Шендерова, Коммерсант, 12.05.2007 На малой сцене МХТ имени Чехова состоялась премьера «Человека-подушки». Психологический триллер Мартина Макдонаха поставил Кирилл Серебренников. АЛЛЕ Ъ-ШЕНДЕРОВОЙ показалось, что это самый откровенный спектакль популярного режиссера. С пьесой ирландского драматурга московскую публику познакомил три года назад болгарский режиссер Явор Гардев. На крошечной сцене, отгороженной прозрачным пластиком, следователи некоего тоталитарного государства выбивали показания из молодого писателя. Вся его вина состояла в том, что какой-то маньяк начал воплощать в жизнь сюжеты его рассказов, в которых дети становились жертвами изощренного садизма взрослых. Ощущение вязкого, зыбучего кошмара усиливалось: брат писателя оказывался дебилом, покойные родители — изуверами, а следователи — заложниками собственного тяжелого детства. Петля на шее писателя неумолимо затягивалась. Все это игралось точно, скупо и документально. В интерпретации режиссера Серебренникова и сценографа Николая Симонова сюжет не утратил ни черного юмора, ни мрачной, в духе Эдгара По поэзии, но приобрел черты исповедальности. О том, что творчество — тяжкий крест, о нравственной ответственности художника писать как-то неловко, но спектакль вышел именно об этом. В образе писателя по имени Катуриан Катуриан отчетливо проступили черты самого Мартина Макдонаха. И хотя «Подушка» — единственная пьеса драматурга, действие которой происходит не в Ирландии, а в небольшом государстве Восточной Европы, все же одержимый творчеством, но еще не познавший славы Катуриан, как его играет Анатолий Белый, явное alter ego самого драматурга, долгое время писавшего в стол. На артиста, изображающего ученого или художника, смотреть чаще всего стыдно. Он говорит: «Я писатель», а ты ясно видишь, что он не в силах свести двух строк. Понаблюдав пару минут Катуриана в исполнении Белого, приходишь к выводу, что он не просто писатель, а писатель очень одаренный и, пардон, высокодуховный. Вот поэтому он, законопослушный сын тоталитарного отечества, забывает страх от мысли, что в соседней комнате следователь избивает его слабоумного брата. А потом корчится от ужаса, поняв, что брат действительно убивал детей, используя сюжеты его рассказов как руководство к действию. В пьесе писатель берет всю вину брата на себя, взяв со следователей слово, что, казнив его, они сохранят его рассказы. В спектакле он принимает вину как возмездие и неожиданно признается, что много лет назад задушил подушкой отца и мать, истязавших его брата… Неблагодарное это дело — раскрывать заранее криминальный сюжет. Но спектакль так лихо поставлен и виртуозно сыгран, что от него нельзя оторваться, даже если знаешь содержание. Любой звук на небольшой сцене, превращенной в выложенный кафелем застенок, зловеще усиливается. Приглядевшись, замечаешь справа и слева от сцены двух музыкантов (Василий и Анжелика Немирович-Данченко), извлекающих глухие стоны из латунных горшков, фортепианных клавиш и даже из детского волчка. Звуки усиливаются, Катуриан дергается, как от тока, а старомодно одетые музыканты вдруг оказываются его Ма и Па, теми, кто когда-то наполнял дом невыносимыми звуками детских криков. Изнурительную игру, необходимую, чтобы сбить заключенного с толку и парализовать его волю, «добрый» следователь Тупольски (Сергей Сосновский), «злой» Ариэл (Юрий Чурсин) и сам подследственный разыгрывают как остроумные цирковые номера. Отвратительная сцена избиения — Ариэл мстит Катуриану за свое искалеченное детство — в исполнении Юрия Чурсина превращается в виртуозный танец. Даже девочка-Христос (Лиза Арзамасова) — персонаж самой страшной истории писателя — сыграна смешно и точно. Сперва, глядя на то, как «добренькие» Ма и Па мажут ее красной краской и ставят к кресту, думаешь, что режиссер нарушает какую-то грань — и этическую, и эстетическую. Но тут девочка мгновенно отстраняется от образа жертвы, подавая авторскую реплику, и эстетика приходит в согласие с этикой. «Зло, конечно, увлекательнее добра,- словно предупреждает режиссер зрителей,- но не будем заигрываться». Зло в его спектакле подчеркнуто условно, а страдания Катуриана и его одержимость сочинительством осязаемы и реалистичны. Поэтому зритель вздрагивает, когда после сцены расстрела — Тупольски метит Катуриану в голову, и на кафельной стене появляется кровавая жижа — тот вдруг спокойно встает. Стаскивает с головы мешок и рассказывает зрителям, что за последние десять секунд успел придумать еще один рассказ — финал собственной жизни. Уже убитый, он управляет следователями, привычно преобразовывая кошмарную реальность в художественный вымысел. И вдруг понимаешь, что только благодаря таким, как он, с этой реальностью еще можно мириться. | ||
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ — КОНСТАНТИН ХАБЕНСКИЙ
