МХТ им. А. П. Чехова: Эпизоды из жизни актера Гвоздицкого

Эпизоды из жизни актера Гвоздицкого

Алла Михалёва, Литературная газета, 9.10.2002

Виктор Гвоздицкий — протагонист. И по тому, какое место он занимает в пространстве театральной Москвы, и по природе своей индивидуальности, не терпящей общего ряда. С кем бы ни работал Гвоздицкий (а это цвет российской режиссуры), он со старательностью первого ученика послушен воле постановщика. Но каким-то загадочным образом заставляет ее (эту самую волю) «работать» на себя и на свое понимание роли, которое всегда неожиданно, парадоксально и всегда становится новой страницей в истории сценических интерпретаций — Арбенина, Тузенбаха, Эрика XIV, Сирано, Подколесина, Хлестакова, Дон Гуана, Казановы, Антонена Арто?

В телевизионной передаче «Эпизоды» Виктор Гвоздицкий, актер, принципиально не дающий интервью, изменил своему правилу и заговорил с экрана о себе. Собственно говоря, называть интервью тот способ общения, который установился между артистом и оставшимся за кадром корреспондентом, нельзя. Это был монолог — доверительный по своему характеру, скромный по самооценкам, философский по интонации и содержательный по объему информации. Артист говорил вроде бы сдержанно и скупо, но рассказал о многом — о детстве в городе Кропоткине, о поступлении в Ярославское театральное училище, о начале работы в Риге, о Петербурге, о Театре комедии, о московском Театре «Эрмитаж» и Михаиле Левитине, об Олеге Ефремове и Художественном театре, где он служит сегодня, и о своей последней работе у Валерия Фокина в Центре Мейерхольда в спектакле «Арто и его двойник».

Арто-легенда театра ХХ века, сыграть, которого, наверное, невозможно. Можно только попытаться передать свое ощущение от этой странной, гротескной, одиозной и гениальной личности. Арто-Гвоздицкий — это юмор, самоирония, крик, боль, нерв, любовь и ненависть к театру, о которых он где прошептал, а где прокричал, то идентифицируя себя со своим героем, то расходясь с ним так же далеко, как тот расходится в спектакле со своим Двойником? Профессионализм Гвоздицкого — изначальный, дарованный ему Богом. Автору этих строк повезло видеть его в студенческом отрывке из водевиля «Беда от нежного сердца» Ф. Сологуба. У него уже тогда было то, что нельзя ни сыграть, ни наработать, ни «изобразить» — «легкое дыхание» сценического существования, редкая органика. Его влюбчивый прелестный Сашенька совершал головокружительные эмоциональные «кульбиты». От смеха до слез, от любовного томления до полного «охлаждения» к своему «предмету» у него был даже не один шаг, а полшага. Беду этого «нежного сердца» семнадцатилетний студент умудрялся выразить буквально в одной фразе, начиная ее увлеченным одной барышней, а заканчивая уже страстно влюбленным в другую.

Парадоксально, но один из самых востребованных сегодня артистов Виктор Гвоздицкий искренне любит «пугало» сегодняшнего театрального авангарда — «старый» театр, где все сосредоточено на артисте, существуют запыленные кулисы, поблескивает позолота лож, а зал и сцену разделяет завеса тайны, где накладывают сложный грим и не тиражируют себя, а «лепят» образы, имеют вкус к перевоплощению, характерности, подробностям и деталям? Между тем Гвоздицкий обладает совершенным слухом ко всему новому на театре и способностью уловить в воздухе нечто существенно важное, что неуловимо отличает одно десятилетие от другого. Он свободно владеет всем многообразием лексики современного театра, даже его сленгом. Все, что он делает на сцене, — очень личностно, даже исповедально и в равной степени далеко от него самого. Он очень чутко ощущает ту зыбкую грань, что разделяет искусство и жизнь. Но даже в тех, кто не имеет к театру прямого отношения, Гвоздицкий особо ценит артистизм и театральность. Даже в самых близких — отце, матери, бабушке. Впрочем, сам ни манерой держаться, ни поведением лицедея не напоминает, что, кстати говоря, часто свойственно по-настоящему большим артистам.

Человека сцены в нем выдает острота реакций, чувство партнерства, мгновенность и пластичность переходов и тщательно скрываемая ранимость, присущая людям его профессии, о которой он говорит с оттенком печали. Потому как ощущает: что-то из нее начинает уходить. Культура, стремление к совершенству, культ мастерства, игровая природа, — делающая театр Театром. То, что составляет смысл и содержание его собственного существования в искусстве.

Для Гвоздицкого Театр — не место прописки, а образ жизни. Его повседневное существование как бы комментарий к тому, что он делает на сцене. Там — взрыв темперамента, магнетическая тишина пауз, излом характера, эксцентрика, напряжение мысли, радость, боль, отчаяние? А жизнь — средство накопления этих чувств, которые он старается не расплескивать всуе. Свои роли он «выплетает», искусно вывязывает узелки особенностей, своеобразий, чудаковатостей своих персонажей. Работы Гвоздицкого отличает абсолютная полноценность. Он не терпит полуфабрикатов, бежит эскизности. Эксперименты — для репетиций. Зрителю он предлагает готовый продукт, хорошо сделанную роль вне зависимости от качества постановки. Сегодня, когда он завоевал право выбирать, Гвоздицкий очень осторожен в отборе репертуара, хотя всеядным он не был никогда. Даже хорошо зная творчество этого артиста, в его биографии трудно найти «проходные» роли. Точно так же, как невозможно определить, какая часть человеческого тела лучше или важнее — рука или нога, сложно назвать и лучшую из сыгранных им ролей,

В «Эпизодах» мир страстей проплывает в видеоряде, сценах из спектаклей, в которых занят Гвоздицкий. В передаче их не так уж много, но своей эмоциональной насыщенностью (способность концентрировать энергию — одна из сильных сторон таланта артиста) они очень точно оттеняют его слегка дистанцированное существование на экране. Преступив заградительную черту, Гвоздицкий тем не менее остался верен себе, сохранив субординацию между собой и зрителем. Выкладывая себя без остатка на сцене, здесь он приоткрывает только те уголки души, что в той или иной мере связаны с профессией. И в этом нет ни кокетства, ни лукавства. Это трезвый взгляд профессионала. Он справедливо полагает, что артист интересен прежде всего тем, что он делает на сцене, и что мир кулис не должен с пионерской готовностью, по первому же требованию приоткрывать свои тайны. Театр и тайна — вещи пограничные, наподобие того, как граничат зрительный зал и сцена. И впуская публику за кулисы, театр что-то неминуемо теряет в ее глазах.

2002

Олег Табаков: «Каждый должен носить свой чемодан», Спорт-экспресс, 27.12.2002

Ты с этим шел ко мне и мог остановиться у сортира?, Наталия Каминская, Культура, 26.12.2002

Суета вокруг сортира, Алексей Филиппов, Известия, 25.12.2002

Кабачок «13 писсуаров», Елена Ямпольская, Новые известия, 25.12.2002

Без палочек, Марина Давыдова, Время Новостей, 24.12.2002

Краткий отчет, Ольга Фукс, Ваш досуг, 24.12.2002

Дело было в туалете, Артур Соломонов, Газета, 23.12.2002

МХАТ нашел отхожее место, Роман Должанский, Коммерсантъ, 23.12.2002

Оптимист с коммунистическим прошлым, Григорий Заславский, Независимая газета, 20.12.2002

МХАТ промахнулся и попал в коммунистов, Евгения Поливанова, Газета.Ru, 20.12.2002

Друг мой, Толька!.. (Анатолию Смелянскому — 60), Михаил Швыдкой, Московские Новости, 19.12.2002