МХТ им. А. П. Чехова: Неча на зеркало плевать…

Неча на зеркало плевать…

Елена Ямпольская, Русский курьер, 3.06.2003

Знаменитый роман Федора Сологуба «Мелкий бес» инсценирован для МХАТа главным редактором журнала «Театр» и, соответственно, театральным критиком Валерием Семеновским. Это приятно. Более того, это обнадеживает. Значит, свет рампы никому из нас не заказан, и не приговоренные мы всю жизнь крутиться в монотонном колесе: премьера —рецензия, премьера — рецензия, премьера — рецензия... Не обязательно подбираться к старости и впадать в маразм все с теми же ручкой и блокнотом, а то и с пулеметом. Каждый критик, переквалифицировавшийся в драматурга либо постановщика, расширяет щелку в конце тоннеля, так что господину Семеновскому — большое человеческое спасибо.

И притом не одно спасибо, а целых два. Доставленное удовольствие тоже чего-нибудь да стоит. В текущем сезоне чеховский, то бишь табаковский МХАТ работает, мягко говоря, неровно, хотя были здесь высокоинтеллектуальный «Копенгаген» на Основной сцене и экологически чистый «Обломов» на Новой. Но такую заводную легкость, такую роскошь юмора, сарказма, нежности, горечи, балансирования на краю и упоительного актерского отрыва главный театр страны за последние полгода, по-моему, демонстрирует впервые.

Поражает прежде всего количество точных актерских попаданий. Не в том смысле, в каком отзываются, например, о вахтанговской «Чайке», где Сорина, разумеется, отдали Юрию Яковлеву, а Людмила Максакова играет фактически самое себя, и это довольно-таки скучно. «Учитель словесности» сопрягает точность с новизной, временами даже шокирующей. Виктор Гвоздицкий избавился, наконец, от своих вялотекущих Сирано и унылых Тузенбахов, которые шли ему, чего греха таить, как корове седло, и сыграл мелкого беса — Ардалиона Борисовича Передонова, резко, ярко, радиоактивно. В отрицательной роли вдруг мощно проявилось его мужское обаяние, и в голову неожиданно лезет: как Гвоздицкий похож на Бориса Березовского! Разве что шевелюра побогаче… Такое же трагикомическое лицо, подпаленное беспокойным внутренним пламенем, такая же веками копившаяся местечковая страсть, которая горы может двигать. Правда, к финалу, когда неистовый Ардалион перебирает клавиши фортепиано босыми ногами, он уже больше напоминает Жириновского.

Передонов, может, и бес, но действительно очень уж мелкий. Порядочный человек в гостях, деспот и грубиян дома, похотливый самец, до сумасшествия не равнодушный к женскому полу, — так что даже в мальчиках подозревает девочек. Кукольный злодей, ярмарочный паяц на нитках. Подлости делает с иронической двусмысленностью: пафос его настолько наигранный, что совершенно очевидно — Передонов и рад бы поступить по-другому, да обстоятельства не таковы. У Ардалиона Борисовича на все случаи жизни имеется оправдание. Можно было бы назвать его человеком в футляре, если бы из этого футляра не торчали столь откровенно рожки, хвост и еще один, всегда готовый орган.

История мелкого беса — это анамнез. К финалу мы получаем законченного параноика, который письма на тот свет отправляет, с Пушкиным перемигивается и недотыкомку под одеялом ловит. Но первый акт явно относится к периоду ремиссии, когда Передонов только лишь человек — с отдельными вполне человеческими слабостями. Ну не любит он кошек, евреев, поляков, а также современную (и ему, и нам) художественную литературу.

Последнее немаловажно, ибо Ардалион по роду занятий. .. кто? Ясное дело, гимназический учитель словесности. Этот формальный повод Семеновский использовал, чтобы напичкать инсценировку тоннами цитат — из Державина, Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Толстого, Чехова, Горького и даже из Иосифа Виссарионовича. Спектакль таким образом приобрел несколько винегретный характер, но смысл в затее Семеновского, конечно же, есть: изучение литературы в российских школах (старо- или новорежимных) — это прежде всего тупое зазубривание. Мало кому из нас повезло учиться словесности не у Передонова, для которого русская литература — один великий Пантеон, полное собрание трупов, канонизированных и безопасных. Себя Передонов мнит Наполеоном, командующим армией жмуриков.

Гораздо, впрочем, интереснее, что сам дух спектакля отдает и Гоголем, и Щедриным, и Достоевским, и Зощенко, и Аверченко, и Николаем Эрдманом. Скажем, Его Превосходительство (Игорь Васильев) — типичный говорящий органчик, а детский еврейский оркестр, составленный из очень смешной разновеликой пацанвы, дает отсылку к «Вишневому саду».

Натурализм на сцене порой царит такой, что неловко за актеров. Варвара, сожительница Передонова, целует ему кукиш, будто минет делает. Извиняюсь, но из песни слово не выкинешь. Варвару могли поручить Наталье Егоровой, однако доверили Ольге Барнет — обложили ее подушками, превратив в бабу на чайник. (Передонов взбивает пышные Варварины телеса, как перину.) Барнет опять же хороша тем, что неожиданна. Варвара пронзительно орет, оглушительно храпит, смехотворно сюсюкает и из неотесанной деревенской тетки постепенно превращается в гранд-даму, законную супругу, затянутую в корсет и штудирующую Ницше. Это тот тип женщины, который может сосуществовать рядом с мужчиной только в режиме садо-мазо. Правда, ролевые функции со временем меняются: стоило Передонову жениться на Варваре, и она начинает помыкать им с тем же сладострастием, с каким прежде облизывала его башмаки…

Помимо Барнет, комплиментов заслуживает Марина Брусникина — Марья Осиповна Преполовенская, двустволка, пропагандистка сексуальных свобод, говорящая о себе в среднем роде: «Я эмансипе и никому ничего не должно». Хотя единственное, что ей требуется, — чтобы простой, как валенок, и крепкий, как бычок, Павлуша (Павел Ващилин) отымел ее на крышке фортепиано старым добрым классическим способом.

Едва ли не главное открытие «Учителя словесности» — Алена Семенова и Роман Гречишкин, студенты Школы-студии МХАТ. Прелестная пара, мальчик и девочка, оба тонкие, гибкие, нежные, потрясающе естественные. Они не просто способны удерживать внимание зала, — от этой повести первой любви дух захватывает, и сердце щемит, и кажется, что сцена благоухает антоновскими яблоками.

Чистота Людмилы и Сашеньки контрастирует с общей антисанитарией спектакля Шейко. Какой-то линючий козлиный коврик, донельзя замызганное, заплеванное (вместо «п» вставьте «б» — получите еще один эпитет) зеркало на заднем плане и персонажи, жаждущие изваляться в грязи. Передонов секретничает с директором гимназии в сортире, нависая «орлом» и тужась. «Лично я как педагог испытываю глубочайшее отвращение к детству, отрочеству и юности» — гениальная фраза.

Сегодня нам известно о бесах больше, чем знал про них Сологуб. И готовы оказать Передонову всякое снисхождение именно за то, что в идеалистическом Серебряном веке почиталось величайшим грехом — за его незначительность. Над Передоновым можно смеяться, поэтому он не опасен. Если классику казалось когда-то, что чересчур-де широк человек, надо бы его сузить, мы теперь, напротив, сетуем: узковат человек, хорошо бы его расширить. Так что Передонов вполне в нашем вкусе. Нормальный российский шизофреник: я - царь, я - раб, я - червь, я - Бог.

2003

С Новым годом! — Е. Б. Ж. , Андрей Ванденко, Итоги, 30.12.2003

Чудесные новые старые русские, Александр Соколянский, Время новостей, 26.12.2003

«Легкий привкус измены», Московский комсомолец, 25.12.2003

Очень хороший капиталист, Наталия Каминская, Культура, 25.12.2003

Сентиментальный роман, Итоги, 23.12.2003

Из жизни новых старых русских, Любовь Лебедина, Труд, 23.12.2003

Монолог счастливого человека, Алла Шендерова, Ваш досуг, 22.12.2003

Раз в сто лет колесо до Москвы доезжает, Елена Дьякова, Новая газета, 22.12.2003

«Последняя жертва» МХАТа, Алена Карась, Российская газета, 19.12.2003

Давнопрошедшее настоящее время, Александр Соколянский, Время новостей, 19.12.2003

У женщины деньги завсегда отберут, Мария Хализева, Вечерний клуб, 19.12.2003