МХТ им. А. П. Чехова: Мещанин во дворянстве

Мещанин во дворянстве

Елена Ковальская, Афиша, 25.02.2004

Позвольте справку. В тысяча девятьсот втором, когда «Мещанами» открывался первый сезон МХТ в новом здании в Камергерском, на занавесе театра уже была вышита птичка и за плечами были «Чайка» и «Дядя Ваня». Да и сам Горький, проживавший под полицейским надзором в Нижнем Новгороде и коротавший ссылку первыми драматургическими опытами, писал «Мещан» не для абстрактного, а для этого самого чеховского театра — с его сверчками, шепотами и прочей атмосферой. Другое дело, что у Горького вышел иной театр. Этого видеть не хотел Станиславский, который утопил горячечные монологи в бытовых мелочах и разве что кота на сцену не вывел (рассказывают анекдот о том, как Горький, заглянувший в театр на спектакль, ушел, обронив: «Какая скукотища!»). Скукотищей «Мещане» оставались до 1966 года, когда спектакль поставил Георгий Товстоногов. Нила — того самого машиниста, топающего ногой на старого Бессеменова со словами: «Хозяин тот, кто трудится», — у Товстоногова в БДТ играл Кирилл Лавров, Бессеменова — Евгений Лебедев. Подыскивая слова для грандиозного Лебедева (Гамлет, что пытается восстановить разорванную связь времен, Саваоф), критики нашли определение и для самой пьесы:"мещанский «Король Лир». Сегодня все в том же МХАТе Бессеменова сыграет Андрей Мягков, его жену — Алла Покровская, красавицу Елену — Евгения Добровольская, Нила — приглашенный из Пушкинского театра Алексей Кравченко, хитрого дедка Перчихина — земляк Табакова Владимир Краснов, резонера Тетерева — в этом сезоне принятый в труппу актер Театра Российской армии Дмитрий Назаров. Ставит «Мещан» Кирилл Серебренников. Я встретилась с режиссером «Пластилина» и «Терроризма», дабы выяснить, что он нашел в пьесе столетней давности.

- Почему ты взялся вдруг за «Мещан»?

— Не задавай таких вопросов, это невозможно, не надо задавать вопросы «почему вы ставите эту пьесу», «кто такие мещане сегодня» и «видели ли вы спектакль Товстоногова».

- Я сама не видела спектакль Товстоногова.

— И я не видел. Зато я такой спектакль сегодня увидел! У меня в «Мещанах» работают и молодые актеры, и мастера — Андрей Мягков, Алла Покровская, Владимир Краснов; сегодня я предложил им сыграть сцену молодых, и они это сделали так, что дух захватило.

- Чего молодым не хватает?

— Не хватает опыта, мастерства, желания глубины.

- Глубины не хватает?

— Нет, желания глубины. Глубина же вещь наживная, и у кого-то есть желание разглядеть что-то за поверхностью, а у этих по молодости есть желание быть легкими. Зато они обаятельны, талантливы, они из разных городов России, и в них есть энергия страны, что ли. И они честные — во всяком случае, репетируют честно; я могу судить об этом, потому что репетиции шли с мая месяца прошлого года.

- Я была уверена, что Табаков, приглашая режиссера на большую сцену, рассчитывает сделать всему театру кассу.

— Да, «Мещане» могут кассы и не сделать.

- Это провокация для Табакова?

— Это испытание для Художественного театра. Олег Палыч был инициатором этого проекта, и он волнуется, как публика примет этот спектакль, но при этом понимает, что без серьезных работ (а что значит серьезных? — сделанных старательно, тщательно) театру не обойтись. Если иметь в виду труппу как сборную киноартистов, то это одна история, если говорить об ансамбле, где люди друг друга слышат и хотят что-то делать вместе, то это дело сложное и даже не за один спектакль делается.

- Сколько тебе лет?

— Тридцать четыре.

- А ты все ходишь в молодых режиссерах.

— Это паранойя. Типа если на сцене «духовка» — свечи горят и стихи читают, — значит, режиссер зрелый, серьезный; все прочие — молодые. Когда я приехал в Москву и поставил «Пластилин», все сказали: «Вот, молодой режиссер». А это у меня был двадцать второй спектакль. Более того, все мои спектакли в Ростове-на-Дону шли на большой сцене, на малой сцене я начал ставить в Москве.

- Есть что-то, к чему ты уже не вернешься в театре?

— Ой, не знаю, нельзя же давать зароков, и вообще, место преступления всегда притягивает.

- Но было время, когда ты выдвигал лозунги вроде того, что ты никогда не будешь ставить классику.

— Я не говорил слова «никогда»! Все же услышали то, что хотели услышать. Я говорил: я не буду ставить классику сегодня, я не буду ставить пьесу Чехова «Чайка» сейчас, потому что ее ставят восемьдесят восемь режиссеров. А сейчас все как подорванные ставят «Вишневый сад». Они сошли с ума: столько деревьев нет, сколько у нас «Вишневых садов»! Я не люблю эту режиссуру, где диалог ведут с соседом по парте. Диалог, я думаю, нужно вести с пространством, с культурным бэкграундом. Вот выбирают гвоздь сезона, а я пошел на спектакль Анатолия Васильева «Евгений Онегин» и понял, что вот он, главный спектакль сезона. Он, а не все, что мне впаривают те, кто этого спектакля не видел и еще кичится этим. А вы пойдите и посмотрите, на каком уровне говорит Васильев, какой это масштаб!

- Так к чему ты уже не вернешься?

— Развитие — это не когда ты сжигаешь мосты, а когда видишь, что было и что будет. Я знаю, каким я не хочу быть. Не хочу на компромиссы идти. Не хочу занимать артистов, которых не хочу. Не хочу, чтобы спектакль шел под девизом «так вышло». Хочу максимализм в себе воспитать. Мне не хватает жесткости, я жалею артистов, мне жалко травмировать их психику. Я работаю для них психоневрологом, а надо переступать через жалость. Ведь вся русская школа безжалостна, полна патологии, и это в ней прекрасно. И есть еще самая чудовищная зависимость, в которую может попасть режиссер, — думать про то, понравилось зрителю или нет, понравилось критику или нет. Но мне все еще хочется, чтобы спектакль имел успех. Может быть, таков мой темперамент, но даже когда кто-то в негодовании выходит на спектакле из зала — на «И. о.» после сцены, где разрезают Гуськова, или на «Пластилине» после сцены изнасилования мальчика, — меня это заводит. Наверное, в каждом спектакле должна быть сцена, когда кто-нибудь да уйдет. На «Мещанах», когда их поставили в 1902 году, кстати говоря, была конная полиция: людей трясло, они после спектакля шли что-то там громить.

- Громить? Я водила своих друзей — это очень буржуазные люди — на «И. о.», они говорят, давно не испытывали такого удовольствия.

— Знаешь, я перестал употреблять это слово — «буржуазный». У нас буржуазии-то нет.

- Буржуазии нет, а город — самый буржуазный в мире, разве нет?

— Но я вижу в этом не самую отвратительную тенденцию. Все это потом может стать отвратительным, но сейчас что плохого, что в театр приходят богатые люди, тратят на него деньги и приезжают туда на хороших автомобилях, что они хорошо одеты, образованны — что в этом плохого? Я сам люблю шмотки и хочу быть богатым — что в этом буржуазного? Буржуазность — это глухота, ограниченность. Но пока эти люди интересуются миром. Это же ваши читатели, Лена.

- Да, и наши читатели больше всего любят, чтобы их в театре пугали и раздражали.

— Вот-вот, радикализм хорошо продается. Мне кажется, что такой художник, как Володя Епифанцев, мог бы грести деньги лопатой, если бы его спектакли были разнообразнее и лучше упакованы. И я считаю, что это нормальный путь.

- А дальше, следовательно, наступит глухота.

— А дальше нужно будет придумать другой способ оглушать публику.

- Горький, спектакль в три часа длиной, на сцене старые мастера — получается, новый спектакль Кирилла Серебренникова не для аудитории «Афиши».

— Я думаю, что спектакль для молодых, как ни странно. В нем есть достаточно резкий ход — два театра в одном. Сцены молодых играются как совершенно авангардный театр: живой оркестр на сцене, дзынь-блынь — на вкус горьковеда, странноватый театр. Когда же выходят «старики», все выключается, и они играют вкусный психологический русский театр, играют на нерве, на слезах, на таком накале!

- Ты любишь психологический театр? Надо же.

— Я обожаю его; другое дело, что он должен быть доведен до патологии, до абсурда, потому что психологический театр сам по себе — патология и если дойти по этому пути до конца, можно оказаться на грани миров. Причем я говорю не о бытовом, а именно о психологическом театре, потому что у нас абсолютно не бытовой спектакль: голая сцена, земля, несколько стульев, живой оркестр. Молодым он больше будет понятен, взрослые, наоборот, должны быть шокированы. Но я ставлю пьесу так же, как я ее читал. Ведь Горький, когда ее писал, был моим ровесником: такой Вася Сигарев — написал пьесу на языке, на котором в театре не говорили, написал про людей, которых в театре не показывали и которые в театр не ходили. Это провокационный текст, да и Художественный театр был тогда авангардистским театром. И сегодня «Мещан» надо делать как авангардистский текст.

- Ты ставил во МХАТе, в Пушкинском театре, ставил с Олегом Меньшиковым. Какое предложение для тебя теперь было бы лестным?

— Бывают лестные финансовые предложения. Бывает, предлагают постановку в уважаемом театре. Но если при этом я не могу ответить на вопрос «зачем?», я застреваю, как сороконожка, которая не помнит, с какой ноги надо ходить.

- Тогда вопрос: зачем ты ставишь во МХАТе?

— Потому что МХАТ, как ни странно, — это белый лист. Чистый лист, но с гербовой печатью и водяными знаками. Тот МХАТ закончился, но осталась великая легенда, и пришел новый человек, который создает здесь новое пространство, и я это приветствую.

- Ты говоришь, надо видеть, что было и что будет. Что же будет с тобой в шестьдесят лет?

— Может, буду дизайнером одежды. Может, буду бездельничать. Мечтаю пирсинг сделать: здесь себе пробить, еще здесь пробить и здесь. Но мне говорят: «Ты что, баран? Надо же быть серьезней». А я не хочу. В шестьдесят лет терять уже нечего и можно будет делать, что захочешь. Уверен, ничем хорошим заниматься я не буду.

2004

Триста смертей Моцарта, Марина Райкина, Московский Комсомолец, 31.12.2004

Девушка Mороз, Лариса Резникова, Московский Комсомолец, 25.12.2004

У Табакова обнаружили «Сердце ангела», Артур Соломонов, Известия, 22.12.2004

«Чайка» приземлилась в МХТ, Глеб Ситковский, Газета, 22.12.2004

Король Лир, Александр Смольяков, Где, 17.12.2004

Ход к зрительному залу… Вячеслав Невинный, телеканал «Культура», 30.11.2004

«Невинный при всей своей массе человек очень тонкий», Ольга Романцова, Газета, 29.11.2004

Верный, страстный, Невинный, Марина Райкина, Московский Комсомолец, 29.11.2004

Сирота армянская, Роман Должанский, Коммерсант, 24.11.2004

Невинность победила, Артур Соломонов, Известия, 23.11.2004

«Я никогда не был важным человеком, VIP», Сергей Капков, Газета, 21.11.2004