МХТ им. А. П. Чехова: Немирович вышел весь

Немирович вышел весь

Марина Давыдова, Известия, 14.03.2004

Огромное эпистолярное наследие Вл. И. Немировича-Данченко прежде издавалось выборочно и отбиралось тенденциозно. Теперь стараниями исследователя истории МХАТа Инны Соловьевой нам оказались доступны едва ли не все его письма, хранящиеся в российских архивах.

Превращение великого человека в идола — обычный, в общем-то, процесс. В советской России этот процесс усугублялся тем, что некоторые из идолов объявлялись идолищами погаными. В советском театре еще и тем, что других идолов, кроме Станиславского и Немировича, не было. На долгое время они стали для нас непогрешимыми гуру, чьи портреты вешают в холлах театральных вузов, чтобы при случае пугать ими студентов. Четыре тома творческого наследия Немировича ( «Московский Художественный театр», 2003), составленные и откомментированные Соловьевой, — это не театроведческое даже, а человеческое открытие «основоположника». Немирович предстает на страницах этого издания во всем своем величии и во всей своей малости, в творческом поиске и душевном смятении. Вот он перед нами — азартный игрок, в молодости влезавший в долги, человек, мучительно ревновавший к славе Станиславского (красивый мужчина, талантливый артист, состоятельный человек — ничем этим Немирович не мог похвастать), руководитель главного театра страны, писавший сервильнейшие письма отцу народов и его приспешникам, всем этим ничтожествам вроде Поскребышева и упырям вроде Вышинского (скольких спасли его письма!). Наивнее всего думать, что четырехтомник — разоблачение культа Немировича. Скорее, превращение идола в личность, ее (личности) тщательная и умная реконструкция.

Узнавание самых мелочных проявлений этого человека не могут заслонить его масштаб. В его отношениях со Станиславским удивляет не вражда, а, я бы сказала, благородство вражды. Живо представляю себе ситуацию двоевластия в каком-нибудь из нынешних театров, уровень споров и стиль препирательств. Отношения Немировича и Станиславского не омрачены ни душевной подлостью, ни взаимными поношениями, к которым так привычно сегодняшнее ухо. В отношениях с властью поражает не виртуозное владение советским новоязом, не восхитительные формулы вроде «преданнейший друг нашего Правительства» (сервильно писали все, Немирович был талантлив и изобретателен в своей сервильности), а то, как человек старой культуры и старых представлений о чести мог, мимикрируя, сохранить при этом и честь, и культуру. Ум, лексика, образ мыслей пропитались советчиной насквозь, но с души она в результате стекала как с гуся вода.

Слово «приспособленец» к нему решительно не идет. Он пытался не приспособится к действительности, а скорее, приспособить ее к своим нравственным и художественным ценностям. Это удавалось далеко не всегда. В каком-то смысле театральная политика Немировича (а он в отличие от Станиславского, конечно же, был политиком) напоминала политику митрополита Сергия (Страгородского), пошедшего на беспримерный компромисс с режимом ради спасения Церкви. Для Немировича важно было, чтобы театр выжил. И он выжил. Это театральное «сергианство», как и само «сергианство», кроме очевидных плюсов имело и свои минусы. Как организация МХАТ стал в результате частью системы, которой он присягнул на верность, но высокие принципы, лежащие в его основе, все же не пострадали. Его художественное кредо, применяемое и при постановке советской дребедени, сохранило свою ценность. Этот чудесный сплав не был подвержен коррозии.

Кроме самого Немировича в четырехтомнике есть еще одно самораскрытие личности. Эта личность — вдохновенный архивариус МХАТа Инна Соловьева. Соловьева и МХАТ (не реальный, сегодняшний, а платоновская идея, эйдос МХАТа) вообще давно уже слились воедино. Почти маниакальный интерес этого ученого к мелочам, проявляемый даже в тех случаях, когда на концепцию та или иная мелочь уже, казалось бы, не может повлиять, сродни придуманному «художественниками» по-криминалистски дотошному копанию в биографиях всех без исключения героев спектакля. Даже тех, кто выходит на сцену с сакраментальной репликой «кушать подано». Это истовое поклонение всесильному богу деталей и способность принести себя на его алтарь (вопреки сложившейся ныне традиции Соловьева не стремится в комментариях максимально выразить себя, соригинальничать, щегольнуть a propos остроумным сравнением) — в сегодняшней науке величайшая редкость. Личность исследователя почти без остатка растворяется в фактах, но сам составленный Соловьевой грандиозный корпус сносок и пояснений дает нам картину ушедшей жизни едва ли не лучше пространных исследований.

Четырехтомник был недавно выдвинут на Госпремию. Независимо от того, получит ли он эту награду, место в академической науке о театре уже закреплено за ним навсегда.

5 февраля 1927 г.
Из письма О. С. Бокшанской

…Сталин и Бухарин в восторге от «Дяди Вани»…Сталин и Молотов восхищались «Мудрецом»…

Если надо как-нибудь оправдать присутствие в репертуаре этой — извините — ветоши, то лучше просто актерским мастерством. Вообще же высшие власти… всегда любили и хвалили то, что уже любила большая публика и что уже перестали любить передовые вожаки театра. Когда мы были этими передовыми вожаками, мы знали цену похвалам тогдашних наших высокопоставленных гостей…

8 марта 1936 г.

Дорогой Иосиф Виссарионович!

Простите, если моя благодарность за высокую награду (речь идет о награждении орденом Трудового Красного Знамени. — «Известия») несколько выходит из обычной формы глубокой признательности…

Никогда еще большое реальное искусство не получало такого широкого и мощного утверждения, как теперь, под Вашим изумительным руководством. Никогда еще до наших дней театр не был направлен так четко по линиям прекрасной мужественной простоты, свойственной всем великим произведениям искусства…

Апрель после 2-го, 1938 г.
Н. И. Ежову

Глубокоуважаемый Николай Иванович!

Лечусь в Кремлевской больнице, и сюда мне доставили телеграмму Александра Типольта: «С утра дома счастлив без границ благодарен бесконечно» и так далее. Весь этот восторженный взрыв благодарности направляю Вам, дорогой Николай Иванович. И делаю это с открытым чистым лицом, потому что крепко знаю, что радость доставлена честнейшему и благороднейшему гражданину и преданнейшему слуге нашего Правительства…

Простите, что расписался. Хотелось поблагодарить Вас от всей полноты сердца.

3 июля 1938 г.
А. Я. Вышинскому

Глубокоуважаемый Андрей Януарьевич!

Поверьте, мне очень совестно беспокоить Вас письмом по личному делу… 26 апреля этого года была арестована племянница моей покойной жены Анна Сергеевна Костер… С тех пор ее мать, старая больная женщина, никак не может найти места заключения дочери…

Моя просьба к Вам, глубокоуважаемый Андрей Януарьевич, заключается в том, что нельзя ли, благодаря вашему вмешательству, узнать точно, где находится А. С. Костер… Я не уверен, удобно ли моей просьбе пойти дальше и просить вашего внимания к делу А. С. Костер в смысле скорейшего его разрешения. ..

Октябрь до 27-го, 1938 г.

Дорогой, любимый Иосиф Виссарионович!

С разрешения Совнаркома Художественный театр награждает лиц за их долголетнюю работу или их выдающиеся заслуги перед Театром орденом «Чайки». Почтительно просим Вас принять этот скромный знак благодарности Театра за ту великую помощь, какую Вы столько лет оказываете Театру Вашими вдохновенными заботами о Театре.

2004

Триста смертей Моцарта, Марина Райкина, Московский Комсомолец, 31.12.2004

Девушка Mороз, Лариса Резникова, Московский Комсомолец, 25.12.2004

У Табакова обнаружили «Сердце ангела», Артур Соломонов, Известия, 22.12.2004

«Чайка» приземлилась в МХТ, Глеб Ситковский, Газета, 22.12.2004

Король Лир, Александр Смольяков, Где, 17.12.2004

Ход к зрительному залу… Вячеслав Невинный, телеканал «Культура», 30.11.2004

«Невинный при всей своей массе человек очень тонкий», Ольга Романцова, Газета, 29.11.2004

Верный, страстный, Невинный, Марина Райкина, Московский Комсомолец, 29.11.2004

Сирота армянская, Роман Должанский, Коммерсант, 24.11.2004

Невинность победила, Артур Соломонов, Известия, 23.11.2004

«Я никогда не был важным человеком, VIP», Сергей Капков, Газета, 21.11.2004