МХТ им. А. П. Чехова: Сумасшедший дом для МХАТа

Сумасшедший дом для МХАТа

Марина Токарева, Московские новости, 5.11.2004

Весь мир — театр!" — сказал Шекспир. «Весь мир — лечебница!» — поправил его японский режиссер Тадаси Судзуки. И попытался доказать это, поставив во МХАТе с русскими артистами спектакль «Король Лир».

Встреча зонтика и швейной машинки

Следует сразу признать, перефразировав поэта: такого «Лира» не видали сроду. Не потому, что все шекспировские роли исполняют мужчины и, скажем, у Реганы борода и усы. Не потому, что самого короля играет артист лет тридцати. Не потому, что объемная шекспировская пьеса умещена в полтора часа сценического действа. А потому, что основное впечатление этого спектакля — красота. Мизансцен, костюмов, пластики. Звука и жеста. Света, скромного и скульптурно точного. Просчитанной до такта партитуры. Тому, кто не видел премьеры во МХАТе, трудно вообразить, что одна из самых жестоких трагедий великого Уильяма может быть превращена в такой декоративный, зрелищный спектакль. Почти что вне Шекспира.

Мои спутники, выйдя с премьеры, сцепились так, что, казалось, дело дойдет до драки.

— Бред! — кричал первый. — Зачем мне персонажи «Лира» в кимоно? Да еще вымуштрованные исполнять японские пассы? Представь: японцев нарядили в одежду хора Пятницкого. И что — сразу будет русское искусство?..

— Да, это завораживает! — отвечал другой. — Обрыдли бездари со сверхзадачей! Тебе показали авангардный спектакль, почти балет!

— А кому я в этом балете должен сочувствовать? — не уставал яриться первый. — Вот скажи, кого мне тут должно быть жаль?!

— Да никого! Здесь все убийцы, злодеи. Тебе предлагается другая картина событий, другая система оценок! Не хочешь — не принимай…

За спором (привожу его дословно не ради приема) не просто разность мнений — конфликт потребностей, сшибка представлений о задаче театра. Отчасти — та самая формула Лотреамона («прекрасное — это встреча зонтика и швейной машинки»), которую вслед за сюрреалистами так любит цитировать Тадаси Судзуки. Чтобы уточнить сегодняшний смысл этой «встречи», стоит вглядеться в лицо постановщика.

Вид на Фудзияму

Судзуки — брэнд. В Японии перед ним преклоняются власти и зрители. В мире он общепризнан как новатор, мастер вливания в одряхлевшие жилы европейской культуры мощной крови Востока. В Москву его, знатока Достоевского и Чехова, привел не столько Олег Табаков, сколько интерес к российской театральной школе, соблазн оказаться внутри легенды — МХАТа. Брэнду позволено многое. В данном случае — повтор спектакля двадцатилетней давности, уже осуществленного в Японии, Штатах, Германии. Отбор любых, каких хочет, артистов. Обучение их у себя, в Японии.

Говорят, если сесть за огромный пустой рабочий стол Судзуки и нажать потайную панель, стена зала раздвигается, открывая вид на вершину Фудзиямы.

Путь к вершине Судзуки начал почти сорок лет назад. Сегодня он самый «неяпонский» режиссер Японии и самый «японский» театральный деятель Старого и Нового Света. Авангардист, минималист, создатель собственной системы. Утонченный знаток литературы и философии, который на репетицию приходит с палкой (чтобы воспользоваться ею в нужный момент). Не столько руководитель театра, сколько настоятель монастыря. На редкость умелый, удачливый менеджер — и деспот, хозяин театральной империи в городке Сизуоке, где всё предназначено для занятий искусством — от парка, похожего на лес, до фантастической машинерии последней японской сборки.

Его артисты не обычная труппа, а почти секта, объединяющая людей с тренированными телами воинов и душами художников. Его система дыхательных и физических упражнений работает на концентрацию и свободу, развивает необычайную легкость владения телом.

Мхатовцев он просил выполнить простые физические упражнения. Одних присесть, других — прыгнуть.

Выяснилось, только для русских «в ногах правды нет»: для мэтра японской режиссуры, разработавшего десяток видов сценической походки, ноги артиста — как раз главный инструмент правды. Поэтому вместо маститых и заслуженных он отобрал для спектакля молодых, во всех отношениях гибких. «А гибкость, — напоминает Судзуки, — включает боевой дух. То есть вызов самому себе».

Шум и ярость по-японски

Японские дети еще в школе учатся различать до 200 цветовых оттенков, и в процессе созерцания сада 14 камней в них развивается ощущение связи с космосом. Японцы и русские — антиподы, и что японцу здорово…

И все же то, чем Судзуки занимается со своими артистами больше 20 лет, молодые мхатовцы в итоге «дрессуры» восприняли за два с лишним месяца. Научились посылать голос в зал, плавно двигаться, не «красить» эмоциями речь. Лица — бесстрастные маски, интонации ровно-однотонные, жесты плавные, уходы-убеги со сцены стремительные.

Но ради чего? Остранил ли постановщик старую пьесу, одев героев в тусклосияющие подобия кимоно или превратил их в ряженых? В какой мере странное соединение японского менталитета и русской души приблизило нас к пониманию Шекспира?

Это, собственно, главные вопросы состоявшегося.

Спектакль идет полтора часа — и шекспировский мир в нем претерпел изрядные сокращения. Пьеса как бы одним движением самурайского меча оголена почти до «кости» — до сюжета. Шекспировские страсти, страдания и сомнения — всё усечено. Но самое главное — Шекспир получил «рамку» режиссерского решения: дело происходит в сумасшедшем доме. Лир (Анатолий Белый) — больной, в инвалидной коляске, и все происходящее — его мучительные фантазии. Судзуки буквально следует макбетовскому определению «жизнь — это история, рассказанная сумасшедшим, полная шума и ярости…». На заднем плане сомнамбулическим хороводом движутся сиделки под рваный мотивчик «Во поле березка стояла»… Конвульсиями Лира, словно огромной механической куклой, управляет сиделка — Шут (Олег Тополянский), здоровенный дядя в белом халате и гольфах. Лир — буйный, он ревет, кричит, бьется, в нем играет бешеная, недобрая сила. Но самые сильные моменты у Белого — тихие («Неужели это и есть человек?»). И Глостер (Сергей Колесников), чья драма — отражение королевской, здесь ему вторит — побеждающим «школу» артистическим опытом.

…Очевидцы говорят, что в ходе премьерного представления сэнсэй то и дело порывался пойти за кулисы и «поправить» ход дела. Его удерживали. Именно тогда, когда залу казалось, что начинается театр Шекспира, для Судзуки кончался его собственный театр. На банкете после премьеры он сказал, что доволен спектаклем процентов на семьдесят. Кто-то успокоительно заметил: еще парочка прогонов — и будет сто! И кто-то в ответ жестоко пошутил: через семь-восемь вечеров артисты забудут все эти японские «тонкости» и начнется нормальный мхатовский спектакль!

Пока же «Лир» Судзуки — стена, плоскость, в которую нельзя войти, чтобы путешествовать по внутренним лабиринтам. Фронтальные, профильные мизансцены — и уплощенный смысл. Что ж, художник имеет право на трактовку, даже элементарную. Но объяснять события «Лира» всего лишь сдвигом болезни для европейского сознания — слишком просто, на грани примитивного.

Для артистов, нет сомнений, работа над этим спектаклем — полезнейший опыт. Для публики — фантазия и пряность экзотической «кухни». Ну а для самого сэнсэя?

Как Лир в этом спектакле зависим от своей болезни, так режиссер — от собственной системы. Она становится универсальным ключом, всеобщей отмычкой и начинает управлять своим создателем. Способен ли он еще меняться, бросать вызов самому себе или избегает риска — ведь метаморфозы опасны?..

Спектакль Судзуки вспоминается, как живые картины: одна из самых сильных — финальная, когда Лир выезжает в инвалидном кресле, удерживая на коленях мертвое тело Корделии. Пугающая пародия на «Пьету», освещенная беспощадно и - мягко, остается в памяти как первоклассная живопись.

Досье МН

Тадаси Судзуки — звезда японской режиссуры. Родился в городе Симидзу в 1939 году. В двадцать семь лет основал авангардный театр «Васеда Шо-Гекио», ставший знаменитым в Японии и за ее пределами. Двадцать лет назад труппа стала называться «Театр Судзуки в Тоге». Поднявшись в горы в буквальном и переносном смысле, Судзуки основал школу-лабораторию, где стал создавать собственную систему актерской подготовки.

Практик и теоретик современного театра. Работал в Штатах и Европе. Написал книги «Драматический язык», «Горизонт обмана», «Что такое театр», «Идеи режиссера».

Любимые авторы, к которым обращался неоднократно, — Беккет, Еврипид, Чехов, Шекспир. На театральной олимпиаде в Москве показал спектакль своего театра «Сирано де Бержерак», в котором роль Роксаны играла актриса Театра на Таганке Ирина Линдт.

Один из основателей международного комитета по проведению театральной олимпиады. Лауреат множества премий, в том числе — имени К. С. Станиславского.

2004

Триста смертей Моцарта, Марина Райкина, Московский Комсомолец, 31.12.2004

Девушка Mороз, Лариса Резникова, Московский Комсомолец, 25.12.2004

У Табакова обнаружили «Сердце ангела», Артур Соломонов, Известия, 22.12.2004

«Чайка» приземлилась в МХТ, Глеб Ситковский, Газета, 22.12.2004

Король Лир, Александр Смольяков, Где, 17.12.2004

Ход к зрительному залу… Вячеслав Невинный, телеканал «Культура», 30.11.2004

«Невинный при всей своей массе человек очень тонкий», Ольга Романцова, Газета, 29.11.2004

Верный, страстный, Невинный, Марина Райкина, Московский Комсомолец, 29.11.2004

Сирота армянская, Роман Должанский, Коммерсант, 24.11.2004

Невинность победила, Артур Соломонов, Известия, 23.11.2004

«Я никогда не был важным человеком, VIP», Сергей Капков, Газета, 21.11.2004