| Сценограф Юлиана Лайкова: «Платонов – это отдельная планета, идешь как по минному полю и не знаешь, где взорвется»Нина Суслович, Медиацентр МХТ, 5.10.2020
10 и 11 октября на Малой сцене Художественного театра премьера – режиссер Наталья Назарова выпускает «Ювенильное море» по повести Андрея Платонова. Сценограф спектакля Юлиана Лайкова – выпускница мастерской Евгения Каменьковича и Дмитрия Крымова в РАТИ, по образованию она и режиссер, и художник. В 2016 году Юлиана стала обладателем звания «Лучший молодой художник» на выставке сценографов имени Олега Шейнциса. Юлиана Лайкова обладает удивительным даром идти вглубь первоисточника, вскрывать его новые смыслы, и, исходя из этого, находить очень точную визуальную форму и слову, и тому неуловимому, что она сама называет «дуновением ветра». Проза Андрея Платонова стала для художницы новым вызовом.
Премьеру «Ювенильного моря» мы должны были сыграть в июне, сегодня – октябрь. Я живу с этим произведением, желая его выпустить, с костюмами, предметами, образами персонажей уже полгода. И пока спектакль не будет сыгран на сцене, материал меня не отпустит, я знаю. Конечно, я волнуюсь. Потому что это Художественный театр – театр со своей историей, с огромной жизнью «до», и ты приходишь в него своими новыми ногами молодыми, и ты должен с собой что-то принести: что-то важное. Как пошутила Наталья Вадимовна Назарова: «Юлиана, скажи, а что ты сделала для искусства?»
В работе над спектаклем у меня три этапа. На первом я пытаюсь погрузиться в видение материала режиссером. Бывает «прямая сценография», когда режиссер конкретно рассказывает, чего он хочет. А бывает иначе – нужно изобразить «дуновение ветра». И я пытаюсь угадать, почувствовать, вытащить из этого «дуновения ветра» тот визуальный образ, который нужен режиссеру для создания атмосферы спектакля.
Второе. Начинаешь вкрадчиво и въедливо читать: само произведение и все вокруг него. Это как путешествие в колодец: ты погружаешься все глубже между строк и первоначальных видимых смыслов, пытаясь разглядеть мир, придуманный автором.
Третье. Происходит соединение смыслов – того, что открывает тебе режиссер, и того, который ты сам находишь в тексте. Так рождается третий мир – придуманный тобой.
Обсуждая «Ювенильное море», Наталья Назарова не давала описания декорации, она рассказывала об атмосфере. Ей хотелось уйти от того Платонова, образ которого устойчиво сформировался, разрушить стереотип восприятия платоновских текстов. В художественном отношении это означает, что мы должны были уйти и от привычного колорита. Ведь у каждого текста есть, условно говоря, «цвет», к которому привыкаешь, который кажется уже единственным.
Точкой опоры в наших поисках художественного решения спектакля стала догадка о месте, где разворачиваются события «Ювенильного моря». У Платонова – где-то на юге-востоке России. Мы вычислили, что это север Казахстана, который обладает своими ярко выраженными, особыми природными качествами. Я сама долгое время жила в Казахстане, и я хорошо понимаю, чувствую эту разницу, влияние «энергии места» на жизнь человека – там и, к примеру, здесь, в средней полосе.
Картинка земли, выжженной солнцем. Этот образ, возникнув раз, уже не покидал меня. Это картинка моего детства, эта та земля, которую я видела. И чувство, которое рождало во мне воспоминание, очень точно накладывалось на чувство, вызванное текстом Платонова. Так образ выжженной земли стал доминантой сценографии, от него мы двигались и в остальных решениях. Механизмы, машины, металл, с помощью которых платоновские герои покоряют и переделывают эту скудную землю, эту выжженную вселенную, вступают в прямой контакт с природой, они уходят в песок, возникают из песка. Созданное людьми солнце – механическое, но оно светит как настоящее. Одушевленная и неодушевленная материя соединяются и становятся единым миром.
У костюмов тоже есть определенный замысел. Под обжигающим солнцем меняются не только люди, но и предметы. Меняются ткани, пропустившие через себя испепеляющие лучи. Ткани выцветают, приобретают оттенок этой земли; как и она, изменяются от соприкосновения с придуманным людьми миром механизмов. Ткани теряют свою первоначальную плотность, грубость, они становятся акварельными, переливающимися. Это еще одна, уже третья стихия художественного образа спектакля.
Воплощение в костюмах придуманного мной колорита было чрезвычайно важным. И, пожалуй, самым сложным. Мы их собирали из настоящих старых фактурных тканей, идентичных или близких по антуражу тому времени, перешивали, перекрашивали заново. А иногда в закромах театра находили бесценные вещи. На Евгении Перевалове, исполнителе центральной роли Николая Вермо, будет рубашка из сценического гардероба Евгения Евстигнеева, которую удалось найти в запасниках театра. Рубашку перешили, перекрасили. Теперь на ней такая бирочка – «Евстигнеев-Перевалов». И Женя говорит: я буду играть только в ней.
По сложности и интересу «Ювенильное море» стоит для меня на особенном месте. Бывает, что моя работа театрального художника предполагает такой одномоментный выплеск энергии или фантазии, но этот проект потребовал очень долгой и кропотливой проработки всех деталей. Театр – условное искусство, но достоверность предметов, которые окружают героев Платонова, которыми они пользуются, должна быть безусловной. Я говорю, в том числе, о внутренней, если хотите, метафизической достоверности, а не о том или другом фасоне костюма.
Даже после работы над спектаклем Андрей Платонов остался для меня загадкой. Платонов – это отдельная планета, идешь как по минному полю и не знаешь, где взорвется. И я до сих пор не знаю, права ли в интерпретации его произведения, его мира? Достойна ли я прикосновения к нему, пожатия его руки? Может быть, я это пойму, когда увижу спектакль уже на сцене? Правильно ли мы с ним поговорили, когда придумывали все наедине друг с другом. | |
