| Страницы жизниМария Чернова, Экран и сцена, № 9, 11.05.2022 Чуть больше часа на Новой сцене Московского Художественного театра продолжается спектакль “Говорит Москва”. Монодраму Юлии Поспеловой читает Наталья Максимовна Тенякова. В основе текста “Двадцать писем к другу” – воспоминания Светланы Аллилуевой. Программка лаконично перечисляет участников и создателей спектакля, не называя действующих лиц, Москва безмолвно и равнодушно проплывает живописными свидетельствами социалистического реализма в окне за спиной актрисы. А она сидит за музейным столом с зеленым сукном, и перед ней ворох бумаг, пачка страниц с текстом, которые она переворачивает, дочитав.
Режиссер Данил Чащин намеренно оставляет Теняковой читку, ограничивая ее одной мизансценой. Ей этого достаточно – в сущности, ничего другого и не нужно: большая актриса и хороший текст, с которым она может сделать все, что угодно. А пьеса получилась импрессионистская, насыщенная ощущениями больше, чем событиями. И то, как Наталья Тенякова интонациями передает сначала мельчайшие детские впечатления, а потом бездны открывающихся взрослеющему человеку драм, каким-то образом останавливает время и раздвигает пространство.
Вот любимая дочка несет папочке смородину и получает в ответ табачные поцелуи, вот мама наказывает ее за разрезанную скатерть, а папа утешает и осушает слезы, вот девочка пишет папе письма, а он шутя называет ее “хозяйкой”, а себя “первым секретаришкой”. Вот выдуманная родителями идеальная Лелька, все делающая лучше, а вот дача, и беседки, и игры в городки, и домик Робинзона в лесу, и лето длиннее зимы. Вот девочку с братом внезапно куда-то увозят поздней осенью, и все меняется навсегда, потому что от аппендицита умерла мама, и все медицинские энциклопедии много лет потом девочка открывает на эту букву “а”, пока не прочтет в иностранном журнале – она же послушная! учит языки! – о самоубийстве. Вот большой стол, и кто только не ужинал за ним, и кто только не бывал, а потом вдруг бывать перестал. Вот пощечина от отца за первую любовь. Вот отец говорит кому-то по телефону что-то об автомобильной аварии, а на следующий день первая полоса “Правды” сообщает о смерти Михоэлса. В автомобильной аварии. Вот март 1953 года, и молодая женщина включает радио, которое объявит всем то, что она уже знает.
Москва говорит в спектакле один раз – сообщает о смерти Сталина. Кроме видеоряда за окном (авторы А. Субботин, К. Варганов, А. Стрелкова, А. Лазарев) по обе стороны от письменного стола, лежат воздушные облака, которые тают и к концу спектакля оказываются грудами одежды (художник Михаил Заиканов). На письма “хозяйки” иногда отвечает без всякого акцента голос актера Артема Быстрова, а юная актриса Дарья Петриченко нарочито фальшиво и чересчур жизнерадостно изображает выдуманную Лельку. Все эти лобовые приемы с растаявшими иллюзиями и советскими песнями настолько контрастируют с образом, выстроенным Натальей Теняковой, что вызывают удивление. После, однако, думая о спектакле, ловишь себя на том, что противопоставление кажущегося и настоящего не нарушало целостности, а усиливало ощущение театральности, которое парадоксально подчеркивало документальность повествования.
В последнем из “Двадцати писем к другу” Светланы Аллилуевой есть размышления о суде будущих поколений, которые “перевернут страницу истории своей страны с мучительным чувством боли, раскаяния, недоумения, и это чувство боли заставит их жить иначе”.
В финале спектакля “Говорит Москва” идеальная девочка Лелька срывает голосок, не допев пионерской песни, а Наталья Тенякова внимательно смотрит в зал, перевернув последнюю страничку с текстом.
Больно? Очень.
Оригинал статьиДва Сирано, Анна Шалунова, Экран и сцена, № 9, 11.05.2022 Люди как боги, Александра Машукова, Камергерский, 3 (№ 2, 2020), 15.03.2022 | |
