Бабье царство
Преступление и наказание (2000)
Венецианский антиквар
Лесная песня
Девушки битлов
Гамлет в остром соусе

Зады русской словесности

Ирина Алпатова, Культура, 29.05.2003
В последний сезон чеховский МХАТ самозабвенно увлекся вольными сочинениями на темы классических сюжетов. Поводом для современных интерпретаций служили «Преступление и наказание» Достоевского, «Обломов» Гончарова, теперь вот «Мелкий бес» Сологуба. Занятие, безусловно, увлекательное для авторов и режиссеров, но не в меньшей степени и для зрителей. Особенно для тех, которые предпочитают прокладывать новые смысловые маршруты, а не просто барахтаться на знакомом сюжетном мелководье. Попутно прививается новое отношение к пообтрепавшимся ярлыкам вроде «обломовщины» или «передоновщины».

Впрочем, последняя, равно как и ее вдохновитель, гимназический учитель Ардальон Передонов из сологубовского романа, в хрестоматийную когорту и программу для обязательного чтения не входят. Чрезвычайно популярное в начале века произведение со временем было потеснено к обочине литературных пристрастий, хотя и в наши дни порой инсценировалось и экранизировалось. Правда, сегодня скрупулезная инсценировка Сологуба сродни театральной экзотике для гурманов. Автор вышеупомянутого «сочинения» Валерий Семеновский поступил куда разумнее и рискованнее, конечно, затеяв совместно с Передоновым и Ко разнузданное игрище в поминки по русской словесности. Которые правит, между прочим, ее, словесности же, учитель. Современное занятие, что и говорить, весьма своевременное даже. Это если отвлечься от сугубо театрального зрелища и взглянуть окрест себя.

В огород Семеновского уже полетели камешки: он, дескать, и от автора непозволительно далеко отошел, и много чего своего дописал и чужого вставил. Но, право слово, не лучше ли устроиться в кресле, шторы задернуть, да и перелистать подлинник. И не хочется банальные вещи повторять, но в театре-то куда интереснее почуять, как этот самый Сологуб в сегодняшнем дне откликнулся. И как с ним играть-то, оказывается, увлекательно, а не просто разные мысли по разным полочкам раскладывать. А сам Передонов, азартно оплевывающий все «святыни», от Пушкина до «послемодернистов» и потомков, плюнул бы на сочинение Семеновского, попади оно к нему в руки? Да безусловно, и с не меньшим сладострастием. Вот вам и комплимент.

Режиссер Николай Шейко, ценитель и знаток комедии масок, этой игровой стихией увлекся без труда. И задолго до финального ряжения всех персонажей в карикатурно узнаваемые одеяния русских писателей маскарад на сцене присутствует (пластика и хореография Сергея Грицая достойны восхищения). Омерзительный до упоения. Нахально пытающийся приобщить к себе публику. Актеры, держа паузу, присаживаются в первый ряд, а над залом зависает заплеванное кривое зеркало (сценография Давида Боровского). Отыграв свое, персонажи ныряют в зазеркалье, оттуда же являются назад. А шарики озорного цитатного жонглирования летят в публику, ловятся на лету и возвращаются на сцену, сопровождаемые одобрительной реакцией узнавания. 

«О, милые сестры» Прозоровы, довольно вы настрадались, пора стать игрушкой для озорных сестричек Рутиловых (Кристина Бабушкина, Наталья Попова, Алена Семенова), сплетающихся в легендарную мхатовскую мизансцену. И вольно ж было Державину писать высокие оды, когда на декламацию Передонова (Виктор Гвоздицкий) согласно и утвердительно откликается шипящее эхо: «че-ервь», «ра-аб», «тва-арь» — в его же собственный адрес. А уж бедному Александру Сергеевичу нипочем не устоять перед «арьергардной частью» халды Варвары (Ольга Барнет), коль она с легкостью затмевает учителю словесности «солнце русской поэзии». «А тут, вижу, мужик идет с базара, — разглагольствует Рутилов (Сергей Колесников), — и несет? — Неужто Белинского? — И Гоголя!» Вот вам и «золотой век» отечественной словесности. С таких-то высот и в грязь. Не реплики — почти репризы, доходящие до уровня «послемодернистского» стеба. А весьма натуралистичные и гаденькие «плевательные» мизансцены множатся и набирают силу. То ли дело аккуратненько плюнуть в чашку с кофе для Варвары или загадить обои и прочую домашнюю утварь. Но можно ведь, единожды сплотившись, несмотря на все сюжетные дрязги, и, как говорится, «в вечность плюнуть». Да легко, играючи, с удовольствием. И ведь не страшно совсем, только противно немножко, а в общем, смешно.

В достаточной степени масочные персонажи излишней психологией не отягощены. Да что там излишней, практически никакой. В фаворе — шарж и карикатура, апарты в зрительный зал. Краски аляповаты, жесты размашисты, интонации сбиваются с декламации на крик. Актерской выразительности можно позавидовать. Немытая и нечесаная Варвара — Барнет отвратно храпит, разинув рот, орет до хрипоты, елозит по ковру, отклячив эту самую «арьергардную часть». А не уморительна ли по-солдафонски грубоватая «эмансипе» (Марина Брусникина), озабоченная телесным «низом», которую молоденький и кудрявый Павлуша (Павел Ващилин) в цирковых приемах «пользует» прямо на рояле. И вечно похмельный краснорожий Рутилов — Колесников, запутавшийся в словесах и дамском семейном окружении, и выживший из ума Его Превосходительство (Игорь Васильев), и подленький Директор гимназии (Владимир Краснов) до того ничтожны, что и отвращение-то уже вряд ли способны вызвать. Впрочем, их можно было бы воспринять в человеческом обличье, пусть и невысокого пошиба. Но по режиссерской задумке, все они — марионетки неведомо в чьих руках. Ручками, ножками, головками дергают. То плеваться вздумают, то хором запоют. И не какой-нибудь там «Ой, мороз, мороз», а «Белеет парус одинокий» или еще что-нибудь из Лермонтова.

Премерзейший же Передонов, казалось бы, по иронии судьбы достался рафинированному Виктору Гвоздицкому. Ирония, впрочем, скоро испарилась. Потому что, как уже давно было подмечено, Гвоздицкий может превосходно сыграть все ему предложенное, независимо от того, близко ему это или далеко. И только Гвоздицкий может быть так неуловим и провоцировать столь разные ощущения от этого на первый взгляд однозначно пакостного персонажа. Его Передонов отвратителен до тошноты, когда заставляет Варвару целовать кукиш или гнобит женоподобного Сашеньку (Роман Гречишкин). И жалок до сострадания съезжающий с ума прямо на собственной выморочной свадьбе, узнав, что его надули таким же подлым образом. И ведь не дурак, по версии театра, куда умнее своего «первоисточника». Только вот упоение собственной мерзостью и раздутой значимостью любые мозги вышибет, если душонка плебейская. По-другому не бывает, жизнью проверено.

Жаль только, выстроить от начала до конца четкую логику спектакля режиссеру так и не удалось. Задав верный тон и направление, он на этом и остановился. И потому к финалу первого действия, казалось, все уже произошло, продолжения не требуется. Но оно последовало, достаточно натянутое и натужное, то и дело пробуксовывающее на месте. Или просто не сыгрались еще должным образом?

Только вот при всей откровенной фарсовости действа комедии, к счастью, не получилось. И уже потом как-то стало не по себе. Все-таки мерзость, а мы смеемся. Ничего уже не страшно, ни мелких бесов не боимся, ни крупных. А правильно ли?
Пресса
Нам не страшен мелкий бес?, Ирина Алпатова, Планета Красота, 4.10.2003
Неча на зеркало плевать…, Елена Ямпольская, Русский курьер, 3.06.2003
Зады русской словесности, Ирина Алпатова, Культура, 29.05.2003
В полосе неудач, Александр Соколянский, Время новостей, 23.05.2003
Фаршированный бес, Глеб Ситковский, Столичная вечерняя газета, 22.05.2003
Плевок в вечность, Алексей Филиппов, Известия, 22.05.2003
Неподражаемо противный спектакль, Марина Шимадина, Коммерсантъ, 22.05.2003
Мелкий бес и его двойник, Елена Дьякова, Новая газета, 19.05.2003