«Наш Чехов». Вечер к 150-летию А. П. Чехова | Сергей Сосновский: «Раздавят человека — и ничто в их душах не шелохнётся»Александра Антонова, Театрал, 11.10.2019 В МХТ имени Чехова премьера – режиссер Екатерина Половцева поставила «Венецианского купца» Шекспира. Шейлока сыграл Сергей Сосновский. Сыграл трагедию чужака, изгоя, который тщетно пытается втолковать всему миру, что он такой же человек, как и другие. Когда Шейлок на авансцене произносит свой знаменитый горький монолог: «Да разве у жида нет глаз? Нет рук, органов, чувств, привязанностей, страстей?» – зал замирает. Директор Шекспировского института Майкл Добсон, побывавший на спектакле в Москве, высоко оценил эту премьеру: «Среди всех постановок „Венецианского купца“, которые я смотрел в разных странах, начиная с 70-ых, работа Екатерины Половцевой – возможно самая актуальная и убедительная…. Этот спектакль раскрывает пьесу по-новому, на злобу дня – там показаны и глубокое размышление над собственным „я“, и проблема поиска „козла отпущения“, и тема ограничений и космополитизма. Комедийная форма и серьезный посыл сплелись – все как у Шекспира».Сергей Сосновский играет на сцене МХТ уже 15 лет – с тех самых пор, как Олег Табаков сманил его, премьера Саратовского театра драмы, в Москву. В интервью он рассказывает о том, что было для него самым главным в роли Шейлока, о работе в Москве и провинции, о радости и нерве актерской жизни. – Многие из ваших ролей исследуют тему взаимоотношений отцов и детей. Это и мхатовский «Гамлет» Юрия Бутусова, где вы играли Призрака, и Сарафанов в «Старшем сыне», поставленном Константином Богомоловым в «Табакерке». И даже Жорик-старший в недавней «Одессе» Валерия Тодоровского – парализованный дедушка, на глазах у которого несовершеннолетняя внучка заводит роман со взрослым мужчиной. Ну и, конечно, Шейлок. Можно ли сказать, что отцы и дети – это ваша тема? – Можно. Совершенно точно. Спектакли на эту тему были у меня еще в Саратове. Например, в Саратовской драме я играл в потрясающей постановке Александра Дзекуна «Додо» – аллегорической истории о том, как на Земле остались две птицы породы додо, Он и Она. И вот они мучаются по поводу того, удастся ли им продолжить род или же их виду грозит вымирание. Шел в Саратовском театре драмы и спектакль «Виват, Виктор!» по пьесе Роже Витрака, где я играл 9-летнего умирающего мальчика с очень сложными отношениями с родителями. Да, эта тема отзывается во мне. Не скажу, что это личное, у меня уже очень взрослые дети – сыну 42 года, а дочери 33. И внуки есть. Я, правда, очень переживаю, что своих внуков видел два раза в жизни, по пять-десять минут. Виню себя в том, что не чувствую себя дедушкой. Но в прошлом было разное, когда мы разводились с первой женой, очень сложно было с детьми остаться друзьями. – Как вам это удалось? – С годами страсти улеглись, а любовь возобладала. Дочка этим летом приезжала в Москву смотреть «Венецианского купца», ей очень понравилось. Она сказала: папа, как здорово! Это стильно, это по-молодежному, прекрасное оформление, твоя работа замечательная, и ребята как играют! И сын тоже приходил. У нас с сыном была ситуация, когда мы год не разговаривали, а потом, когда у него появилась девушка, в которую он влюбился, он вдруг понял, что и у папы может быть примерно такое же чувство. Мы ним тогда случайно встретились на улице, он буквально со слезами на глазах бросился ко мне и обнял. А дальше мы пошли с ним и его девушкой в ресторан, сидели там, долго разговаривали. С тех пор у нас отношения… знаете, о таких можно только мечтать. Ушли все эти «папа, дай», «папа, помоги», наоборот, я теперь предлагаю, а они отказываются: «Ну что ты папа, не надо, мы сами себя обеспечиваем…» – В «Венецианском купце», кроме линии Шейлока и его дочери Джессики, которая предает отца, крайне важна тема антисемитизма. Играть историю Шейлока, не помня о том, что произошло с евреями в ХХ веке, о Холокосте, сегодня, наверное, невозможно – и спектакль МХТ, на мой взгляд, это учитывает, включает в себя эту память. Вам эта тема кажется актуальной? – Помню, сын однажды пришел из школы, он тогда учился в пятом или шестом классе, и спросил: «Папа, а мы евреи?» За давностью лет запамятовал, что я ему тогда объяснял, но само по себе меня это поразило. Потому что если ребенку в школе намекают на то, что он еврей, это значит, что национализм существует. И Шейлоку важно отстоять свою позицию, защитить свой народ. Ведь он не только защищает свой вексель – бог с ними, с этими тремя тысячами дукатов, не самая большая потеря. Ему важно, чтобы признали – даже не его национальность, а чтобы признали его как человека. Чтобы эти высокомерные венецианцы научились считать евреев такими же людьми, как они сами. – Как вам работалось с молодым режиссером Екатериной Половцевой, сразу ли вы приняли ее взгляд на пьесу? – Поначалу я немного осторожничал, а потом мы поняли друг друга. Мы разговаривали, я высказывал Кате свои сомнения, мне казалось, что мы много вымарываем из текста, сокращаем, что после того, как они раздавят Шейлока, проедутся по нему асфальтовым катком, должен идти полноценный веселый, беззаботный третий акт. И в этом акте у венецианцев начнется замечательная, счастливая жизнь, они будут веселиться, и начисто забудут про гадость, которую сделали. Сейчас ведь очень много таких случаев: раздавят старика, бедного человека – и живут припеваючи, даже не помнят, и совесть их не тревожит. И мне казалось, если Катя сделает такой третий акт, то и публика станет столь же радостной, как эти ребятишки. А потом на поклонах я бы выходил – и зрители бы думали: ой, а что это мы? Что это мы такие веселые, ребят?! Как бы охолонулись, пришли в себя. Я фантазировал, что могло бы быть так. Но мне нравится и решение режиссера, когда после суда Шейлок уходит в глубину сцены в полном одиночестве, а судьи его, эти как бы положительные герои сидят, повернувшись к нему спинами. В финале их беззаботность, умение жить за рамками совести, душевное омертвение хорошо считываются. Получился актуальный спектакль и злободневная тема. Вот эта самая главная мысль – что в наше время легко уничтожить человека, и ничего ни у кого не шелохнется. – Читала, что уйдя в молодости из Саратовского тюза, где вы играли главные роли, вы собрались поехать куда-то в Сибирь делать свой театр. Было такое? – Было. Меня сманил режиссер Валерий Йонаш. Он был одержим идеей создать театр в Братске, с нуля. Посмотрел в Саратовском ТЮЗе мои спектакли, пришел ко мне домой с бутылкой коньяка и с уже готовыми договорами. Убедил меня поехать в Братск. Говорил: «Как Павел Корчагин строил железную дорогу, так и мы будем в Братске строить театр!» Обещал: у тебя там будет квартира, и здесь, в Саратове, квартира тоже останется, как летняя дача, я тебе дам роль Корчагина, а после нее и звание тебе выбьем. Ну и я молодой еще был, думаю: а что? Братск – это же здорово! Купил билеты, заказал контейнер, чтобы вещи отправить. Тут в городе узнали, что я собрался уезжать, и поднялся страшный кипеж. Меня вызвали оба моих педагога из театрального училища, разговаривали со мной. Не хотели отпускать, даже позвонили главному режиссеру Саратовской драмы Дзекуну в Ригу, где этот театр находился на гастролях. А театр драмы при Дзекуне был очень популярным. Дзекун, видимо, подумывал взять меня к себе, поэтому вызвал для беседы в Ригу – я прилетел туда, и мы проговорили с ним пять часов. Я передумал ехать в Братск, наврал Йонашу, что сломал ребра, работать не могу. А сам устроился в театр драмы. В ТЮЗе после этого со мной два года не разговаривал никто – даже лучший друг. – В 80-90-е годы Александр Дзекун действительно был одним из самых знаменитых режиссеров провинции. Его темпераментные, мрачноватые спектакли с успехом шли на гастролях в Москве. Говорят, и характер у него непростой? – Это такой вампир, он всю кровь у тебя высасывал! Доводил меня до слез. Никогда не забуду, как я пришел на репетицию, он ставил «Белую гвардию» Булгакова. Я играл Алексея Турбина. И пока нет режиссера, мы с артистами сидели хохотали. Пришел Дзекун, начали репетировать. И вдруг он останавливает репетицию и начинает меня долбить в хлам. «Ты вообще полное дерьмо, ты ничего не делаешь, ничего не можешь, как я могу с тобой работать!» Я убегаю, сижу где-то наверху, думаю: все, пойду в деревню трактористом. К черту этот театр, все эти нервы. Потом пришла помощник режиссера: иди, тебя ждут. Я вернулся в зал, снова начал репетировать. Дзекун: «Это гениально, Сосновский, ты – бог!» Я потом спрашиваю: «Александр Иванович, а в чем дело?» Он: «Ну понимаешь, я захожу, а ты вместо того, чтобы настроиться на репетицию, где у тебя такая сложная сцена – твой герой лежит при смерти, Елена за него молится – хохочешь с девками». – «И поэтому вы так поступили?» – «Да. Но зато как ты потом сыграл!» Вообще ему нужны были конфликты, заговоры, он сам себе их придумывал. В нормальной постановке, без войны просто не мог работать. Вы правы, у него и спектакли такие были – взвинченные, довольно депрессивные. – А как получилось, что Табаков пригласил вас в МХТ? – Мы с ним не были лично знакомы. Однажды мне позвонил директор «Табакерки» Александр Стульнев, с которым мы работали в Саратове, и говорит: «С тобой хочет встретиться Олег Павлович». Я прилетел в Москву 8 марта, как сейчас помню. Табаков повел меня в ресторан – там сидели Стульнев, Адольф Шапиро, потом подошла Марина Зудина. Я тогда пошутил: «Олег Павлович, вы меня как батрака рассматриваете: если я хорошо ем, значит, буду хорошо работать. Предупреждаю: я ем плохо, так что на это не смотрите!» Олег Павлович объяснил, почему он меня вызвал. Сказал, что у него сложилась такая ситуация в обоих театрах, что в труппе очень много молодежи и много актеров после шестидесяти. А вот от сорока до шестидесяти действующих артистов очень мало. Ну это по всей стране тогда так было: во время перестройки многие бросили актерство, пошли в бизнес, многие спились… А дальше Табаков стал говорить про спектакли Саратовского тюза, перечислять, что я играл – и «Бабу ягу» вспомнил, и «Пеппи Длинныйчулок», хотя когда это было! Так мы поговорили, а вскоре он позвонил мне и сказал: «Я тебя жду». И я приехал. Поселился в общаге «Табакерки». Мне сообщили, что завтра я должен прибыть по адресу Камергерский, дом 3. У меня был свободный вечер, и я решил съездить посмотреть. Приехал – и стоял напротив театра минут десять, онемевший. Я вдруг понял, что меня приглашают не в «Табакерку», а в Художественный театр. Что я буду работать вот в этом самом здании. Это было потрясение. В труппу я вошел спокойно – мне показалось, что все мне рады, а уж я как был всем рад! В МХТ кипела круглосуточная работа: я однажды репетировал одновременно в трех спектаклях. С утра шел на одну репетицию, в обед – на вторую, а вечером – на третью. Причем все три спектакля вышли. – Вы часто работаете с Кириллом Серебренниковым – вот и только что сыграли в его спектакле «Палачи» по пьесе Мартина Макдонаха в «Гоголь-центре». Это «ваш» режиссер? – Мне нравятся все спектакли и фильмы Кирилла, в которых я участвовал, нравится с ним работать, его фантазия, темперамент, легкость, с которой он заводит всю труппу во время репетиции. В «Палачах» я играю Батю, это небольшая роль, мой герой выходит почти в финале спектакля, хотя говорят про него все время – как про матерого палача: и в Гражданскую он занимался своим заплечным ремеслом, и при Сталине… Кирилл выстроил образ такого мужика с изломанной психикой, который уже почти двумя ногами в могиле. Не буду рассказывать, что он конкретно придумал для роли Бати – сами увидите. Как всегда у Макдонаха, это черная комедия, только адаптированная Кириллом под нашу действительность. Вообще я не в первый раз играю в пьесах этого драматурга – спектакль «Человек-подушка» в постановке Серебренникова идет в МХТ уже 11 лет, и он до сих пор абсолютно живой. Кирилл его недавно посмотрел его в записи и сказал: молодцы, ребята, хорошо держите спектакль. – Театр вам всегда доставляет радость? – Не только театр, есть же еще и кино. Скажу так: театр мне по-прежнему в радость – ведь я играю на сцене с середины 70-х. А в кино я не так давно – с 2004 года. Этой осенью на экраны вышло два фильма, в которых я снялся, – «Одесса» Тодоровского и «В Кейптаунском порту» Велединского. Первый я пока не видел, а второй посмотрел, он мне очень понравился. Для режиссера Александра Велединского это очень личная история, а мой герой – Моряк – практически копия его папы. Так что эта работа мне дорога. А театр… знаете, мне даже кажется, что все в нем движется по нарастающей – становится все интереснее и интереснее. Пресса Режиссер Екатерина Половцева: «Достаточно было появиться какому-то маленькому вирусу, и весь мир изменился», Татьяна Филиппова, Культуромания, 1.12.2020 Сергей Сосновский: «Разве можно исчерпать тему отцов и детей?!», Денис Сутыка, Культура, 28.01.2020 Видеозапись лекции Алексея Бартошевича «„Венецианский купец“ В. Шекспира. Театральная судьба», 15.01.2020 Три крутых спектакля МХТ, которые нельзя пропустить, Вокруг ТВ, 9.12.2019 Тизер спектакля «Венецианский купец», InStyle, 28.11.2019 Рекомендуем к просмотру: спектакль «Венецианский купец» в МХТ им. Чехова, InSlyle.ru, 28.11.2019 Цена свободы, Нина Карпова, Театральная афиша, 25.11.2019 Екатерина Половцева: «Главное у Шекспира – это его тайна, загадка, нечто неосязаемое, что от тебя всё время ускользает, а тебе хочется поймать…», Мария Смогоржевская, LOCALDRAMAQUEEN, 11.11.2019 Артём Быстров и Екатерина Половцева в программе «Театральная среда братьев Верников», Радио Культура, 16.10.2019 Сергей Сосновский: «Раздавят человека — и ничто в их душах не шелохнётся», Александра Антонова, Театрал, 11.10.2019 7 главных театральных премьер сентября, Сергей Вересков, InStile, 15.08.2019 Венецианский купец в МХТ – о многогранном Шейлоке Сосновского, Андрей Дворецков, Э Вести, 4.08.2019 Встреча Майкла Добсона с артистами и режиссёром спектакля"Венецианский купец. Фото Екатерины Цветковой, 30.06.2019 Полный Цахес, Марина Токарева, Новая газета, 23.06.2019 «Венецианский купец». Неклассическая премьера в МХТ, Мария Куликовская, LOCALDRAMAQUEEN, 20.06.2019 В МХТ имени Чехова новый спектакль — «Венецианский купец», видеосюжет телеканала «Культура», 9.06.2019 “Венецианский купец” в МХТ: о выборе, любви и экстремизме, Наталия Гопаненко, Э Вести, 26.05.2019 | |
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ — КОНСТАНТИН ХАБЕНСКИЙ
