Василий Иванович Качалов

Настоящая фамилия — Шверубович. 

(30.1.1875, Вильно — 30.9.1948, Москва)

Народный артист СССР (1936).

Сын священника. Оставил юридический факультет в Петербурге ради сцены, на которой с первых любительских шагов имел огромный успех. В 1896-1897 гг. работал в театре Литературно-художественного общества (Петербург), затем в Казани и Саратове. Весной 1900 г. вступил в МХТ; сначала обнаружил расхождение своих навыков с программой утверждавшегося здесь нового искусства, но этой программой увлекся всецело и уже в первой роли (царь Берендей, «Снегурочка», 1900) услышал от Станиславского: «Вы - наш!».

Его путь от небольших эпизодов (Григорий Годунов, Эльме, Гарабурда в «Смерти Иоанна Грозного», сезон 1900/01 г.) и от дублерства (Тригорин в «Чайке», Вершинин в «Трех сестрах») к ведущему положению был столь же скор, сколь и естествен; в письме Станиславского (июнь 1905) есть фраза: «…подумайте о том, чего мне стоило уступить первенство актера — Качалову… Я это сделал для дела…».

Обладая неотразимым сценическим обаянием, чарующим голосом и всеми данными, чтобы первенствовать в традиционном амплуа героя-любовника, обладая также точным юмором и мастерством характерности, обладая — наконец — той нервной тонкостью, обостренностью интеллекта, способностью жить на сцене философской проблемой, которые делали его идеальным исполнителем ролей недавно возникшего амплуа «героя-неврастеника», Качалов всю жизнь совершенствовал в себе нечто иное: совершенствовал свое мастерство артиста «театра живого человека», который строили создатели МХТ. Ради того, чтобы продолжать это совершенствование, он отказывался от всех соблазнов (в 1904 его уговаривал уйти в задуманный им новый театр Максим Горький; неоднократно звали на императорскую сцену с соответствующим жалованьем).

С ролями Качалова связаны крупнейшие циклы работ МХТ: чеховский (Тузенбах, 1902; Петя Трофимов, 1904; Иванов, 1904), горьковский (Барон в «На дне», 1902; Протасов в «Детях солнца», 1905), цикл Достоевского (Иван, «Братья Карамазовы», 1910; Николай Ставрогин в одноименной инсценировке «Бесов», 1913), цикл Ибсена (Рубек, «Когда мы, мертвые, пробуждаемся». 1600: Яльмар, «Дикая утка», 1901; Хильмар Теннесси, «Столпы общества», 1903; пастор Мандерс, «Привидения», 1905; Бранд, 1906; Росмер, «Росмерсхольм», 1908; доктор Штокман в возобновлении 1923).

Качалов играл в важнейших спектаклях, относимых к историко-бытовой линии искусства МХТ (Юлий Цезарь в трагедии Шекспира. 1903; Пимен, «Борис Годунов», 1907). В спектаклях, определявших наравне с постановками Чехова «линию интуиции и чувства», он играл Иоганнеса Фокерата («Одинокие» Гауптмана, 1903), Ивара Карено («У царских врат» Гамсуна, 1909). Без него не обходились обращения театра (удачные или неудачные) к новым пьесам на современном русском материале (князь Старочеркасов, «В мечтах» Немировича-Данченко, 1901; Бортеньев, «У монастыря» Ярцева, 1904; Максим Коптев, «Блудный сын» Найденова, 1905; Копейкин, «Стены» Найденова, 1907; Георгий Дмитриевич, «Екатерина Ивановна» Андреева, 1912; Федор Иванович, «Будет радость» Мережковского, 1916). Он получил роль Виктора Каренина в первой постановке «Живого трупа» (1911). Он участвовал в утонченно-бытовых интерпретациях русской классики (Чацкий, «Горе от ума», 1906 и 1914; Глумов, «На всякого мудреца довольно простоты» Островского, 1910; Горский, «Где тонко, там и рвется» Тургенева, 1912; во время болезни Станиславского дублировал его в роли Ракитина, «Месяц в деревне») — и он же участвовал в работах экспрессионистского толка (заглавная роль в «Анатэме» Андреева, 1909).

В символистской постановке Гopдона Крэга (1911) сыграл Гамлета — рыцаря и мыслителя, тяготящегося золотыми узами материи и плененного серебристым прозрачным силуэтом Смерти. Тема смерти и бесстрашной заманчивой игры с нею пронизывала его Дон Гуана («Каменный гость» Пушкина, 1915), а в роли «набоба» Пер Баста («У жизни в лапах» Гамсуна, 1911) он искрился током жизнелюбия, плотского веселья бытия. Увлекался темою «радости-страдания», репетируя то роль поэта Гаэтана, то роль Бертрана, «Рыцаря-Несчастье», в предреволюционной работе МХТ — незавершенной постановке «Розы и Креста» Блока. Так же увлекался привидевшейся ему возможностью сыграть Епиходова из «Вишневого сада» — без комических трюков, в донкихотовском трагикомическом ключе как своего рода «Рыцаря-Несчастье», злосчастного неудачника, всем на смех живущего сверхлюбовью к Дульсинее-Дуняше. Эту пробу (никем не одобренную) Качалов предпринял в 1919 г., когда «Вишневый сад» повезла на юг группа актеров МХТ; в репертуаре был также «Дядя Ваня» (Качалов взял на себя роль Астрова, прежде им не игранную). Случилось так, что во время спектаклей в Харькове прорыв белых армий отрезал гастролеров от метрополии. «Качаловская группа», как стали ее называть, начала странствия по югу России, отступая вместе с Деникиным. В репертуар были включены (кроме названных выше работ) «Три сестры» (Качалов играл Вершинина), «Гамлет», «Братья Карамазовы», «На всякого мудреца довольно простоты». В «Вишневом саде» — поскольку игравший эту роль Н. А. Подгорный через фронт перебрался в Москву- Качалов взял Гаева, внеся в трактовку неожиданную жесткость юмора. В 1920 г. представления были перенесены в Грузию, а затем в славянские страны Европы, в Австрию, в Германию. 

Осознанная опасность разрушения своего искусства в отрыве от режиссуры и перспектива выезда воссоединившегося Художественного театра на длительные гастроли по Европе и Америке подвигла Качалова в 1922 г. поспешить с возвращением, которое рекомендовал ему Немирович-Данченко. Во время зарубежных гастролей 1922-1924 гг. он сыграл новые для себя роли доктора Штокмана и царя Федора Иоанновича, в котором он, в отличие от Москвина, ощущал тяжкую наследственность и внутреннюю надорванность. Первая роль Качалова по возвращении в СССР — Репетилов в «Горе от ума» (1925); этот нежданно утрированный комедийный набросок так же не был принят публикой, как и качаловский Епиходов.

В последующих работах было очевидно стремление к эпическому масштабу, к тому, чтобы увидеть с большого расстояния общую историческую и философскую панораму и подучить возможность оправдать то, что выглядит ужасным в непосредственной близости. В концертном репертуаре Качалова — «Двенадцать» и «Скифы» Блока, монологи из «Манфреда» Байрона; он репетирует (но не сыграет) Прометея Эсхила; в том же масштабе он брал фигуры народных вожаков Вершинина и Аладьина в «Бронепоезде 14-69» и в «Блокаде» (1927, 1929). В работах, смежных этому опыту в области эпики, очевидна нарастающая резкость детализации, какой-то язвительный, подкарауливающий психологизм; так сыгран царь в спектакле «Николай I и декабристы» (1926) и Захар Бардин во «Врагах» Горького (1935). Шедевром актера стал Чтец («От автора») в «Воскресении» (1930), где саркастичность взгляда на общество не глушила толстовского — и качаловского — неиссякаемого чувства жизни, упоения ею.

Лирическая нота любви и доверия к жизни была главенствующей в последней роли Качалова, которую он сыграл в 63 года (Чацкий, новая постановка «Горя от ума», 1938). Она же прокрашивала его чтение стихов, с которым Качалов выступал на концертной эстраде (Пушкин, Блок, Маяковский, Есенин и др.). На концертной эстраде он играл Эгмонта, Ричарда III; изобрел монтажи, в которых играл по нескольку ролей (Брут и Антоний в III акте «Юлия Цезаря», Барон и Сатин в IV акте «На дне», II акт «Гамлета»).

Одну из последних своих мхатовских ролей Качалов сыграл в «Талантах и поклонниках» (1933) — его суфлер Нароков был терпеливо умен и так же терпеливо возвышен в своих чувствах среди общей тупости и цинизма, хранил наивное, чудаческое и неподдельное благородство и святую любовь к разорившей его сцене. Оставила след случайная «замена» во «Врагах», когда Качалов вместо своей постоянной роли Захара Бардина вызвался сыграть его брата Якова — человека с душой и без надежды, тихо исчезающего со сцены.

Судьба Качалова в глазах всех была судьбой счастливца, окруженного любовью и признанием (звание народного артиста СССР он получил «в первом списке»). В силу интересов театра, которые всегда превалировали над личными интересами актера, однако остались невоплощенными многие начатые им роли: не только «Рыцарь-Несчастье» Бертран и Прометей, но и Тартюф, которого он репетировал в 1912/13 г., и Карандышев, которого он, отказываясь от Паратова, хотел играть в предполагавшейся в 1926 г. «Бесприданнице», и Яго, о котором он мечтал и которого готов был играть хотя бы как дублер, и Кречинский («Свадьбу Кречинского» в 1938 г. должен был поставить Н. М. Горчаков), и Борис Годунов, которого он довел почти до премьеры и который был отменен в 1937 г., и Несчастливцев, которого еще прочил ему в 1942-м Немирович-Данченко (в том же году Немирович-Данченко писал об «Антонии и Клеопатре»: «Опоздали! Всего несколько лет назад — с Василием Ивановичем! Теперь же я бы боялся ему предложить»).

Творчеству Качалова посвящена огромная литература. Наиболее содержательны труды Н. Е. Эфроса, П. А. Маркова, В. Я. Виленкина и летопись, составленная А. В. Агапитовой (в сб. «В. И. Качалов», М. , 1954).

И. Соловьева