Имена | О месте трагедииГригорий Заславский, Русский журнал, 29.03.2002 В Драматическом театре имени Пушкина сыграли премьеру трагедии Шекспира „Ромео и Джульетта“. Еще до начала спектакля бросается в глаза: под фамилиями многих исполнителей в программке значится — студент Школы-студии МХАТ. Ухо реагирует на незнакомый текст — режиссер спектакля Роман Козак взял незатасканный, а вернее, совсем неизвестный театральной публике перевод Осии Сороки. Того самого переводчика, чей замечательный — и местами казалось, что вольный, — перевод „Короля Лира“ увлек несколько лет тому назад ровесника Козака Сергея Женовача. Молодежная — своя — команда и новый перевод — конечно, не главные, но очень важные составляющие успеха или того, что имеют в виду, говоря об удаче спектакля Козака. Сегодняшний текст, сегодняшнее — не уличное, блатное, но - естественное, разговорное слово. И актеры одеты, как одеваются нынешние подростки, — разноцветно, небрежно. В первых сценах, пока одни задираются, готовятся к драке, катая перед собою игрушечных петухов, другие, где-то на периферии сцены, пинают мяч. Можно сказать: молодежь проводит свободное время, одни — за футболом, другие — в драках, один двор против другого. И - если судить по каким-то то ли недостроенным, то ли полуразрушенным конструкциям (сценография Г. Алекси-Месхишвили читается репликой к знаменитым строительным лесам из телеспектакля Анатолия Эфроса) — на задворках. Таков порядок вещей, ничто не предвещает какого-то особого, то есть знакомого по другим переводам и спектаклям, трагического поворота событий. (На премьере в зале — много ровесников заглавных героев. Диалог за спиной, уже во время действия: „Как ты думаешь, они поженятся или нет?“ — „Поженятся. Старая же история?“. Слушают внимательно.) Ничто не грозит трагедией. Даже нож в руках у Тибальта, которого в спектакле Козака на английский манер зовут Тибильтом, с ударением на первый слог, — этот нож кажется скорее страшилкой, средством для подъема адреналина в крови, никак не орудием для кровопролития. Все — не совсем всерьез, полувзаправду-полувшутку, петушиные бои, где больше опыта в словесных перепалках, нежели в рукопашном противостоянии. Говорят, на репетициях Роман Козак не раз повторял, что эта история могла случиться в любом южном городе — и даже для примера называл Туапсе. Столько страстей за три дня могло вместить только южное сознание, южный темперамент — на юге ведь и речь стремительнее, что уж говорить о чувствах, тем более — о молодых. Удача „Ромео и Джульетты“ (равно и неудача) всегда складывается из удачного (или наоборот, неудачного) выбора и игры двух заглавных героев. Есть Ромео, есть Джульетта — есть спектакль. Нет — значит, не о чем и говорить. Как бы ни были хороши Няня Джульетты или родители с обеих сторон. Заметим, что Няня в исполнении Натальи Николаевой, совсем не старая, но смешная и трогательная, — действительно, удача спектакля. Николаева и еще Владимир Николенко в роли отца Капулетти — свидетельство того, что в труппе Пушкинского театра есть и свои хорошие актеры. Конечно, это было известно и прежде, но в последние годы ранние впечатления успели выветриться, а новых, подобных как раз нынешним, не было. Козак, который поставил себе целью создание на вверенной ему территории Театра имени Пушкина театральных событий, спектаклей, интересных и массовому зрителю, готовому выложиться за дорогой билет, и ценителям, кажется, и тут не проиграл. Для всех — тинейджерс лав стори, для избранных — новый перевод и повод поговорить об истоках и смысле трагедии на современной сцене (о чем ниже). Для тех и других — несколько новых актеров, даром что сыграли по роли, — новых звезд, „обнадеживающих кумиров“ (что-то из нынешних премиальных номинаций). Красавица Джульетта — студентка Школы-студии МХАТ Александра Урсуляк, одинаково хорошая и в девическом, детском веселье, и в драматическом проживании вдруг нахлынувшего чувства, и в смятении чувств. Простодушный Ромео — тоже студент Школы-студии МХАТ Сергей Лазарев (пока, на первых спектаклях он был хорош только в своем простодушии, но, кажется, способен на большее, к тому же известно, что любовь сыграть труднее всего). Видавшие за последнее время немало студентов даже и на академических сценах, зрители отмечают мастерство этих, которым выпали главные роли. Здесь, к слову, можно вспомнить реплику из старой пьесы Людмилы Петрушевской, где героиня — провинциальная прима, утешает молодого артиста: „Ромео — это возрастная роль!“ Так вот, Козак решительно опровергает это неписаное, но в общем работающее театральное правило. И это еще более освежает, взнервляет уже не текст, но саму затертую историю, как бы вновь подключает ее к источнику тока. Возвращает к жизни. Эта жизнь по большей части — веселая, непринужденная. „Ромео и Джульетта“ в Театре имени Пушкина вообще очень долго играется как комедия. Развеселившись в начале, взяв веселый разбег, актерам и зрителям уже трудно остановиться. И даже поразительная по мастерству и красоте пластическая миниатюра, изображающая ночь любви (хореография — Аллы Сигаловой), пантомима, которую актеры исполняют почти полностью раздетыми, но, можно сказать, совершенно бестелесно, — так вот, даже эта пауза в веселье и в словах не переламывает уже сложившегося настроя. Смерть Меркуцио, смерть Тибальта — как жизнь за окном проносящегося мимо скорого поезда, мгновенными вспышками-кадрами. Первая мысль в антракте: для трагедии недостает пауз, времени перевести дыхание. Умирающий Меркуцио, Александр Арсентьев, от самой стены не выкатывает — выбрасывает много цветных обручей. И они разбегаются в разные стороны, как выпущенные наружу кишки… Эта страшную картинку нет времени переживать, поскольку ее уже накрывает следующая, еще более яркая, а следом — еще другая… Чтобы не забыть: Арсентьев, который перешел в Театр имени Пушкина из труппы МХАТа имени Чехова, вслед за учителем (Козак был его преподавателем в Школе-студии МХАТ), играет хорошо. Но запоминается Меркуцио тем, что у него вся рука в модных татуировках, а не тем, как он молча уходит. Или — перед тем, как уйти, — то тише, то истошнее, громче, то еще и еще раз, уже на излете сил, повторяет проклятие на оба дома… Подвергнув некоторому сокращению длинную пьесу, постановщик, по собственному его признанию, постарался освободить вполне естественную в любые времена историю любви и вражды от каких-то социальных и политических подробностей. Ушла, казалось, незначащая сцена Ромео с аптекарем, как бы параллельная монологу Джульетты, обращенному к склянке с зельем, и следующий за нею разговор брата Лоренцо с братом Джованни, из которого становится видной подоплека роковых недоразумений, после чего пьеса стремительно уже катится к трагической развязке… То есть под нож попали сцены, нужные трагедии. В итоге осталась история любви, которая, порывая с весельем, взмывала вдруг до поэтических высот, к невозможной уже, казалось, серьезности. И зал эту серьезность принимал. Но трагедия рока, описанная Шекспиром, трагедия, которой ничто не в силах предотвратить и изменить, в этой частной истории растворилась. „Ромео и Джульетту“, наверное, нельзя назвать полной удачей, если в итоге нет хотя бы скупой, случайно навернувшейся слезы. Отсутствие в программке самого слова „трагедия“, указания на жанр, — попытка уйти от ответа, но не сам ответ. И тут мы подходим к вопросу, который наверняка стоял и перед Романом Козаком. Возможно ли сегодня сыграть трагедию? Способна ли публика воспринять всерьез трагическую историю, то есть сочувствовать, сострадать частной истории? Выдуманной, известной, к тому же - старой, где отсутствует как таковой „новостной повод“, привычный сегодняшнему сознанию, которое отказывается назавтра сопереживать вчерашней трагедии. Нужны новые катастрофы, убийства, тысячи жертв… Однако сопереживать получается только одинокому горю, падающий самолет — не трагедия, трагедия — в бытовом, а не театральном, не поэтическом понимании — это крупный план матери, жены или мужа, которых приехал встречать в аэропорт и не встретил. То есть в этом отношении понимание трагедии как одиноко переживаемого горя не претерпело перемен. За определением трагедии, конечно, я обратился, чтобы не особенно оригинальничать, к Аристотелю. А он пишет: „Итак, трагедия есть воспроизведение действия серьезного и законченного, имеющего определенный объем, речью украшенной, различными ее видами отдельно в различных частях, — воспроизведение действием, а не рассказом, совершающее посредством сострадания и страха очищение подобных чувств“. Он пишет, что „трагедия есть изображение не людей, а действий и злосчастия жизни. А счастье и злосчастье проявляется в действии, и цель трагедии (изобразить) какое-нибудь действие, а не качество… Действия и фабула есть цель трагедии, а цель важнее всего… без действия трагедия невозможна, а без характеров возможна… Начало и как бы душа трагедии — это фабула, а второе — характеры. А сценическая обстановка, правда, увлекает душу, но она совершенно не относится к области нашего искусства и очень далека от поэзии. Ведь сила трагедии сохраняется и без состязаний и без актеров…“ Я все это длинно цитирую для того только, чтобы понять, в чем же, если можно так сказать, ошибка Козака. До сих пор все вроде бы „по Аристотелю“ идет: действие впереди, характеры — так сказать, следом… Аристотель пишет о правдоподобии характеров как условии трагедии. И это есть, правдоподобие, — едва ли не главная цель „Ромео и Джульетты“ Козака. Значит, есть что-то еще? Прошу прощения, — еще цитата. „Что же касается определения длины трагедии по самому существу дела, то лучшей по величине всегда бывает та фабула, которая развита до надлежащей ясности, а чтобы определить просто, скажу, что тот предел величины драмы достаточен, в границах которого при последовательном развитии событий могут происходить по вероятности или по необходимости переходы от несчастья к счастью или от счастья к несчастью… Трагедия есть воспроизведение не только законченного действия, но также вызывающего страх и сострадание, а это бывает чаще всего в том случае, когда что-нибудь происходит неожиданно, и еще более, когда происходит [неожиданно] вследствие взаимодействия событий. При этом удивление будет сильнее, чем в том случае, когда что-нибудь является само собою и случайно“. В спектакле эта самая перипетия, то есть превращение делаемого в свою противоположность, происходит как раз неожиданно и случайно, но сострадания, тем более страха нет. То есть, конечно, и то, и другое имеет место, но - в небольших количествах, не в тех, на которые претендует трагедия. „Большая ошибка“ есть, а вот трагического лица, которое бы способно было вызвать сострадание, — нет. Смерть — еще не трагедия. Для того чтобы она стала трагедией, нужно, наверное, чтобы мы успели узнать Ромео, Джульетту, осознать роковую неизбежность событий. И вот это, последнее, вероятно, самое главное, что мешает воспринимать происходящее именно как трагедию. Цепь случайностей не воспринимается как роковой поток. Считать ли это потерей, имея, что называется, в руках хороший спектакль, вполне современную историю о любви, веселую, местами — лирическую. И немного печальную… Но ведь речь не о недостатках спектакля, а о его свойствах. О возможности и невозможности трагедии. В принципе, вообще. Пресса Роман Козак и его театр для людей, Александра Машукова, Медиацентр МХТ, 29.06.2022 «Без тебя скучно!», Мила Денёва, Комсомольская правда, 9.06.2015 Выходит в свет книга о Романе Козаке, Театрал, 26.05.2015 Сегодня исполняется 55 лет со дня рождения Романа Козака, видеосюжет телеканала «Культура», 29.06.2012 Памяти Романа Козака. Программа «Наблюдатель», телеканал «Культура», 28.06.2012 «Она уникальный слухач и нюхач в профессии», Глеб Ситковский, Газета, 17.09.2007 Алла Сигалова: «Я многих раздражаю. И это замечательно», Мария Пескова, Профиль, 16.04.2007 Игорь Бочкин: Хочу, чтобы режиссер меня любил, Ольга Фукс, Вечерняя Москва, 16.02.2007 Дважды два будет четыре, Наталия Каминская, Культура, 3.03.2005 Душа на просвет, Ольга Фукс, Вечерняя Москва, 2.03.2005 Враг, который не сдается, Марина Давыдова, Известия, 1.03.2005 Не на жизнь, а на смерть, Итоги, 1.03.2005 Парфюмер, Елена Ямпольская, Русский курьер, 27.02.2005 Худруки показали актерский мастер-класс, Роман Должанский, Коммерсант, 26.02.2005 Матрица: перезагрузка, Алена Карась, Российская газета, 26.02.2005 Вражья сила, Дина Годер, Газета.RU, 25.02.2005 Две головы лучше, Олег Зинцов, Ведомости, 25.02.2005 На лыжах по асфальту, Время новостей, 25.02.2005 Что случилось в аэропорту., Глеб Ситковский, Газета «Газета», 25.02.2005 Игра режиссеров, Коммерсант, 18.02.2005 Джан Театр: Театр им. А. С. Пушкина, Ваш досуг, 17.02.2005 «Джан», Павел Подкладов, НИГ Культура, 8.02.2005 Мрак народа, Олег Зинцов, Русский курьер, 1.02.2005 Четыре причины, Александр Соколянский, Ведомости, 1.02.2005 И ПЛАТОНОВ УЗОРНЫЙ ДО БРОВЕЙ, Новая газета, 31.01.2005 Алла Сигалова станцевала верблюда, Марина Шимадина, Коммерсантъ, 29.01.2005 Станцевать Платонова, 27.01.2005 «Действующие лица», Марина Багдасарян, Радио Культура, 19.01.2005 «Меня бесит театр, нацеленный на приятное времяпрепровождение», Газета «Газета», 11.01.2005 «Невинный при всей своей массе человек очень тонкий», Ольга Романцова, Газета, 29.11.2004 Тяни-толкай с лицами Константина Райкина и Романа Козака, Григорий Заславский, НГ, 28.02.2004 Черный принц, черный, черный…, Марина Давыдова, Время Новостей № 201, 30.10.2002 Любовь должна быть с кулаками, Елена Ямпольская, Новые известия, 29.10.2002 Слегка абсурдный вымысел, Роман Должанский, Коммерсант, 29.10.2002 В Театре Пушкина открыли дело писателей, Олег Зинцов, Ведомости, 28.10.2002 Эрос без Танатоса, Ирина Корнеева, Время МН, 26.10.2002 Страдания пожилого Вертера, Алексей Филиппов, Известия, 26.10.2002 ОН ПОСТОЯННО НАЧИНАЛ ЖИЗНЬ ЗАНОВО, Ирина Тосунян, Литературная газета, 1.10.2002 О месте трагедии, Григорий Заславский, Русский журнал, 29.03.2002 Дискотека в доме Капулетти, Елена Дьякова, Новая газета, 28.03.2002 Любовники смерти, Ирина Алпатова, Культура, 28.03.2002 Любовь в кислотный дождь, Алена Карась, Российская газета, 27.03.2002 Нет повести счастливее на свете…, Елена Ямпольская, Новые известия, 26.03.2002 Из жизни тинейджеров, Алексей Филиппов, Известия, 25.03.2002 Монах и два тинейджера, Артур Соломонов, Газета, 25.03.2002 Любовь где попало, Роман Должанский, Коммерсант, 25.03.2002 Расколдованная сцена, Марина Давыдова, Время новостей, 25.03.2002 В первом чтении, Олег Зинцов, Ведомости, 25.03.2002 Роман Козак о Шекспире В и витамине Т, Павел Подкладов, Ваш досуг, 18.03.2002 Роман Козак: Спектакль — это строчка текста, окруженная жизнью, Ирина Тосунян, Литературная газета, 13.03.2002 Культурный «хит», Итоги, 5.03.2002 Заметки о прошлогоднем снеге, Анатолий Смелянский, Московские новости, 17.01.2002 Роман Козак: «Настоящее искусство — всегда скандал», Алиса Никольская, Культура, 25.10.2001 Ай да цензор, ай да сукин-сан!, Ирина Алпатова, Культура, 24.10.2001 Весь мир — Художественный театр, Лариса Юсипова, Ведомости, 16.10.2001 Роман Козак: «Я чувствую себя частью пятна, которое выводят», Марина Давыдова, Время новостей, 15.10.2001 Академия клоунов, Алексей Филиппов, Известия, 15.10.2001 Удалось, Ольга Романцова, Время новостей, 15.10.2001 По ком каркает ворона, Роман Должанский, Коммерсант, 15.10.2001 К бараньим рогам отношусь иронично, Роман Должанский, Коммерсант, 13.10.2001 Роман Козак приглашает в театр Пушкина, Ирина Корнеева, Время МН, 27.09.2001 Роман Козак: « Меня останавливало ефремовское отчаяние», Алексей Филиппов, Известия, 15.08.2001 | |
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ — КОНСТАНТИН ХАБЕНСКИЙ
