Николай Фёдорович Погодин

(3.11.1900, станица Гундоровская, Область Войска Донского — 19.9.1962, Москва)

Настоящая фамилия Стукалов.

Драматург. Заслуженный деятель искусств РСФСР (1949).

Его первое сближение с Художественным театром (работа над пьесой “Дерзость”) произошло тотчас после его дебюта (“Темп” в Театре им. Вахтангова). Журналист,
не спешивший порвать с этой профессией, Погодин сохранял в своих сценических очерках (как окрестили его пьесу рецензенты) легкость и энергичную стремительность общения с предметом; в композиции угадывалось сходство с композицией тематической газетной полосы: все скомпоновано из коротких независимых заметок и снимков и связано общностью темы, единством авторской цели. Погодин насмешничал над традиционными пружинами действия и старомодными хитростями фабулы, приспосабливаемыми к современному материалу; он был скептичен к попыткам коллег-“ибсенистов” ставить в центр нравственно-философские проблемы и разрешать их в кругу немногих действующих лиц, не выходя из комнаты (как это старался делать Афиногенов, примерно в то же время появившийся в Художественном театре). Впрочем, так же далек был Погодин и от установок своего соратника в боях с Киршоном и Афиногеновым, Вс. Вишневского (заметим, что и этот автор тогда же возник в планах МХАТ: когда Н. М. Горчаков взялся за “Дерзость”, Н. П. Хмелев взялся за “Первую Конную” Вишневского).
Погодин дорожил актуальностью; в “Дерзости” он избрал предметом характерный для конца 20-х гг. социальный эксперимент — попытку тринадцати девушек и парней жить коммуной; играть должны были А. И. Степанова, О. Н. Андровская, К. Н. Еланская, В. Д. Бендина, М. М. Яншин, В. С. Соколова и др.
Летом 1930 г. Немирович-Данченко писал Станиславскому про “пьесу молодого автора из быта молодежи”. “Дерзость” не вызывала у руководителя МХАТ той четкой антипатии, которую он испытывал к “Первой Конной” (когда решали вопрос о ней голосованием, “за” были все — против одного голоса Немировича-Данченко; все же “Первая Конная” с плана была снята). Но и Погодин его явно не увлекал. Работа Горчакова отодвигалась, затянулась почти на три года. Генеральная состоялась в марте 1932 г. К этому моменту коммуны как житейский опыт были осуждены партией, и спектакль не выпустили.
Вторая встреча драматурга и театра была отделена от первой десятью годами без малого. Вопрос контактов спорящих друг с другом художественных тенденций, актуальный на рубеже 20— 30-х гг., к этой поре был снят, и МХАТ так же считался уже лидером единого социалистического реализма, как Погодин считался его лидером в драматургии после премьеры пьесы “Человек с ружьем” у вахтанговцев (1937). Автор не возражал против стремления Немировича-Данченко, довольно рано вмешавшегося в режиссерскую работу Л. М. Леонидова, придать композиции пьесы максимальную собранность, найти резкое начало (не сцена раздумий на опушке, а сцена у Иверской часовни — “эпоха с негативной стороны”, всесветное торжище; шум, но шум не открытый, придавленный, с опаской). Работа с Немировичем-Данченко, итогом которой был новый вариант пьесы, описана в воспоминаниях Погодина; премьера была выпущена в пору войны, в январе 1942 г. Незадолго до кончины, в январе 1943 г. Немирович-Данченко получил рукопись новой пьесы драматурга, посвященной восстановлению жизни на освобожденной от оккупантов земле (“Сотворение мира”).
После драматического казуса, когда уже отмеченные Сталинской премией первой степени и выдержавшие 381 представление “Кремлевские куранты” были сняты, театр в 1956 г. осуществил новую редакцию, а затем в 1958 г. поставил заключительную часть “ленинской трилогии” (“Третья патетическая”). В этом спектакле, как и в возобновленных “Курантах”, играл Б. А. Смирнов, в 1955 г. специально приглашенный МХАТ как будущий исполнитель роли Ленина. Погодин стремился вернуться в этой пьесе к прежней многоэпизодности, многофигурности, к прежней своей свободной компоновке, когда цельность обеспечивается единством темы, ритма и общего настроя. Однако постановщик спектакля М. Н. Кедров добился в большей мере единства актерской техники. Творческая цена спектакля была ниже его официальной оценки (Смирнов получил Ленинскую премию). Не стали событием и “Цветы живые” (1961), где Погодин продолжал тему, когда-то занимавшую его в “Дерзости” (пьеса посвящена молодежным “коммунистическим бригадам”, опирается на дневники бригадира токарей с Ленинградского металлического завода; впрочем, документальная основа вскоре обнаружила свою непрочность; спектакль выдержал всего 37 представлений).
Последним совместным опытом Погодина и МХАТ стала трагедия “Альберт Эйнштейн”. Автор остановил репетиции уже принятого театром первого варианта: впечатления его поездки в США опрокинули предвзятый взгляд. Погодин хотел заново вникнуть в волновавшую его тему исторической ответственности гения за дело, которому он послужил. Скоропостижная смерть оборвала эту работу.

И. Соловьева