МХТ им. А. П. Чехова: Девушка-электричество

Кажется, в Москве нет театра с более противоречивым репертуаром, чем «Табакерка». Только выпустили какую-нибудь залихватскую разлюли-малину — и вдруг невесть откуда появляется спектакль сдержанный и глубокий. И дело даже не в том, что он лучше предыдущего, а в том именно, что он другой — будто с другого поля, на других удобрениях выросший, для других целей предназначавшийся.

В последние годы такие спектакли появляются тут главным образом благодаря Миндаугасу Карбаускису, который служит в «Табакерке» штатным режиссером, он даже воспитал команду актеров, которые во всех спектаклях работают с ним и знают про театр что-то особенное. Но на главные роли в своей премьере «Рассказ о счастливой Москве» он взял не их, а свою бывшую гитисовскую однокурсницу Ирину Пегову, недавно перешедшую из Мастерской Фоменко в МХТ, и Александра Яценко — новую звезду российского арт-хаусного кино.

Когда будут говорить про новый спектакль Карбаускиса, в первую очередь вспомнят «Фро» — давнюю дипломную постановку на том же самом фоменковском курсе, тоже по Андрею Платонову, с тою же Ириной Пеговой в заглавной роли. Но внешнее сходство окажется поверхностным и ненужным.

Героиня спектакля по незаконченному роману Платонова «Счастливая Москва» — выросшая в послереволюционном приюте девушка с выдуманным именем Москва Честнова — не мечтает о любви, она сама и есть любовь, счастье, электричество.
Она хочет чего-то большего, главного, что никак не может стать исполнимым, — быть сразу всем и всеми, участвовать во всем и отвечать за все, как мировой коммунизм, разлитый в природе. Так она и живет — стремительно и полно, ненадолго становясь то парашютисткой, то работницей военкомата, то спускаясь в шахту метро. И на этом пути томя своей ликующей молодостью всех строителей коммунизма — тоже очень молодых.

Карбаускис выстроил свой спектакль вокруг одного из сюжетов маленького платоновского романа — встречи молодежи в районном клубе комсомола. Художница Мария Митрофанова превратила сцену в старый гардероб с полустертыми цифрами на стойках, деревянным прилавком, по которому громко стучат номерки, и с хриплым радио в углу, распевающим голосом Шульженко песенку про Челиту: «И утром и ночью поёт и хохочет,/ Веселье горит в ней, как пламя?» Длинные ряды серых пальто и головных уборов, уходящие куда-то в глубину, кажутся шеренгами людей — серым советским народом 30-х годов. Говоря о ком-то далеком, актеры вынимают из гардеробных недр и демонстрируют его пальто и шапку: Сталин — фуражка, Ленин — кепка, Менделеев — квадратная профессорская шапочка.
Уже потом, проходя мимо висящей поверх пальто неуместной квадратной шапочки, другой персонаж без удивления заметит: «А, Менделеев?» — словно в этом комсомольском клубе и следует оставлять вещи людям любых времен, влившимся во всеобщее ожидание коммунизма.

Роман не превращается в прямые диалоги, актеры читают его, просто разложив на голоса и иногда говоря о своем персонаже в третьем лице, но от этого ощущение становится только острее. Ведь и герои романа часто смотрят на себя словно со стороны: «Даже будучи сама собой, Москва Честнова могла глядеть на себя как на постороннюю и любоваться своим туловищем во время его мытья». Плотный, распираемый страстью текст Платонова действует почти физически, как удар, заставляющий задохнуться. Такое же впечатление производит и счастливая Москва на знаменитых комсомольцев, собравшихся в клубе, — невзрачного и отрешенного гения-изобретателя Сарториуса (Александр Яценко), вдохновенного хирурга Самбикина (Дмитрий Куличков) и скромного служащего Божко (Андрей Усольцев). «Тут где-то бьется и тут», — с изумлением и неудобством говорит взъерошенный, с галстуком набок Самбикин и показывает на голову, грудь и между ног, словно изумляясь собственному телу и мучаясь от его ненужного зова.

Это понятно: Ирина Пегова кажется точно той женщиной, что описана у Платонова, с сиянием счастья, идущим откуда-то изнутри от избытка сил, и мощным биением сердца:
«Это биение происходило настолько ровно, упруго и верно, что если можно было бы соединить с этим сердцем весь мир, то оно могло бы регулировать теченье событий».

Москва укладывает косы вокруг головы, туго затягивает пояс пальто, будто это шинель, говорит резковатым мальчишеским голосом и смотрит прямо и ясно. От нее идет волна женской притягательности, но ей это не важно: «Любить, наверно, надо, и я буду, это все равно как есть еду, но это одна необходимость, а не главная жизнь». И вот тут оказывается, что «главное» — это не смешно, не глупо и не самообольщение, как мы сейчас воспринимаем все коммунистические разговоры о жизни для всеобщего счастья, а на самом деле. Карбаускис даже делает такой маленький фокус: Москва вслух воображает свое участие в работе всего мира — в работе бурильных копров и молотилок, в движении воды по трубам и огне фонарей, — а в это время на прилавке гардероба в стакане с включенным кипятильником бурлит вода. Девушка выдергивает штепсель из розетки и продолжает мечтать, зажав вилку в кулаке, но вода вдруг снова принимается бешено бурлить.
Это не кажется удивительным: Москва — девушка-электричество, она действительно нужна для всеобщего счастья, и та жизнь, что никак у нее не сбывается, действительно больше, чем любовь к одному человеку.
Это забота обо всем мире, о тех серых колоннах, что уходят рядами пальто в глубину сцены, участие в них. И как бы дико и пафосно такие слова ни звучали, вдруг оказывается, что в них есть какая-то большая и важная правда. Хоть ей и не суждено сбыться ни в жизни, ни в романе.

Вторая, совсем короткая часть спектакля и романа — о том, что происходит с жизнью, где нет Москвы и нет счастья. Где впавший в тоску и одиночество Сарториус берет себе другое имя, другую судьбу и находит другую женщину — усталую, ревнивую, с восьмилетним строгим ребенком. В его новой жизни вместо любви — долг и жалость, и бывший знаменитый изобретатель, кротко терпя крики и побои жены, только повторяет: «Так и быть должно». Потому что «человек еще не выучился мужеству беспрерывного счастья». А звучащая на финале легкая утесовская песенка «Затихает Москва, стали синими дали?» слышится совсем по-новому.

Разглядывая программку уже в очереди в театральный гардероб, замечаешь, что на ней стоит красный штамп — явное послесловие к спектаклю: «За ценные вещи, оставленные в гардеробе, администрация театра ответственности не несет». Бог знает, какие ценные вещи кто из нас оставил в том платоновском гардеробе. Быть может, какие-то надежды или слезы.

Пресса

Телеверсия спектакля «Белая гвардия» (запись 2005 года), ГТРК «Культура», 15.05.2020

Три плюс три сестры, Ольга Фукс, Международный институт театра, 19.07.2018

Шестью сестрами больше, Марина Шимадина, Театр, 17.06.2018

Легкое сдыхание, Алла Шендерова, Коммерсантъ, 14.06.2018

Хорошо посидели, Елена Покорская, Российская газета, 5.06.2018

Научились не орать. А счастья нет, Елена Дьякова, Новая газета, 3.06.2018

Богомолов показал в спектакле «Три сестры» женскую любовь, Алексей Филиппов, News.ru, 31.05.2018

Фоторепортажи с премьеры спектакля «Три сестры», 31.05.2018

В МХТ имени Чехова покажут «Трех сестер» Константина Богомолова, видеосюжет телеканала «ТВ-Центр», 30.05.2018

Телеверсия спектакля Адольфа Шапиро «Вишнёвый сад», 8.02.2015

Рассказ о счастливой Москве, Жанна Филатова, Театральная афиша, 11.2007