Режиссеры | На краю «Обрыва»Ольга Егошина, Новые известия, 11.05.2010 В МХТ имени Чехова состоялась премьера спектакля «Обрыв» по роману Ивана Гончарова. Режиссер Адольф Шапиро не стал «осовременивать» классика, как это принято почти повсеместно, а вернул на сцену дыхание истории, неспешный ритм существования волжской усадьбы, расположившейся над обрывом реки, на сломе целого исторического периода русской жизни.«Обрыв» на сцене МХТ начинается с долгой паузы. Приехавший в свое родовое волжское имение помещик Райский (Анатолий Белый) застывает возле разлета деревянных лестниц и террас, любуясь домом-кораблем, плывущим ему навстречу (сценография Сергея Бархина). Звучит романс на стихи тезки и младшего современника Ивана Гончарова Ивана Тургенева: «Нехотя вспомнишь и время былое, Вспомнишь и лица, давно позабытые». Тональность романса-элегии, романса-ностальгии определит настроение мхатовского спектакля. Обратившись к последнему роману Гончарова, режиссер-постановщик и автор инсценировки Адольф Шапиро не стал ни «переписывать» классика, ни опрокидывать события романа и его героев в день сегодняшний. А прочел последний роман Гончарова с точным чувством исторической дистанции, с той свободой и любовью, с которыми мы оглядываемся на старинные времена. Полтора века отделяют нас от описанной Гончаровым поры, когда в дворянских имениях вырастали девушки, похожие на белые лилии. Когда благородные любовники могли всю жизнь платонически вздыхать друг о друге, замаливая грех любви без церковного благословения. Назвав свой последний роман «дитя моего сердца», Гончаров писал его в течение почти двадцати лет, превозмогая возрастные недуги и нараставшую апатию. При этом он осознавал, что его «Обрыв» не только станет завершающей частью романной трилогии (после «Обыкновенной истории» и «Обломова»), но и эпитафией целой эпохи русской жизни. Спектакль МХТ разворачивается медленно, неспешно. Длинные округлые фразы со сложными периодами такой стиль давно ушел из нашей речи. Обсуждение тем, из нашей жизни практически выпавших: древних авторов и кодекса девичьей скромности, дворянской гордости и спеси нуворишей, любовной страсти и долга перед собой и близкими… Адольф Шапиро избегает напора и курсива, разворачивая панораму жизни давно ушедшей, но вот постепенно властно захватывающей вас своим высоким душевным строем. Актеры МХТ создают лица и типы, давно исчезнувшие, почти забытые. Больше нет таких барышень и кавалеров, как эти славные невинные дети Марфинька (Надежда Жарычева) и ее жених Николка Викентьев (Олег Савцов). Нет таких самозабвенных блаженных чудаков, как учитель греческого Леонтий Козлов (Игорь Хрипунов). Таких наивных обольстительниц с тяжелыми веками, как его неверная жена Улинька (Юлия Ковалева). Нет таких карикатурных местных кокеток, как Полина Крицкая (блистательная Дарья Юрская). Ни таких породистых красавцев, как милый и деликатный барин Тит Никонович Ватутин (ювелирная работа Станислава Любшина). Нет таких истовых и строгих девушек, как Вера, точно сошедшая с портретов передвижников (артистка театра «Школа драматического искусства») Наталья Кудряшова. Утонченный нервный эстет Борис Павлович Райский в исполнении Анатолия Белого больше похож на нервного декадента из круга Андрея Белого, чем на барина-художника круга «Современника». Похоже, артист пока только примеривается к своему герою, форсируя голос и жест в местах драматических и немного перебирая в комедийных красках «капризного ребенка» в лирических сценах. Верная в общем рисунке, роль Райского явно еще будет уточняться и шлифоваться. Пока самые убедительные сцены Райского с бабушкой, Татьяной Марковной Бережковой. В списке ролей великой актрисы Ольги Яковлевой Татьяна Марковна явно займет свое особое и значимое место. Ольга Яковлева создала тот образ русской женщины, про которую мы только читали у Тургенева и Некрасова, у Гончарова и Толстого. Описание жены декабриста в неоконченном романе Льва Толстого «Декабристы» полностью применимо к Татьяне Марковне Ольге Яковлевой: «Нельзя было себе представить ее иначе, как окруженную почтением и всеми удобствами жизни. Чтоб она когда-нибудь была голодна и ела бы жадно, или чтобы на ней было грязное белье, или чтобы она спотыкнулась, или забыла бы высморкаться этого не могло с ней случиться. Это было физически невозможно. Отчего это так было не знаю, но всякое ее движение было величавость, грация, милость для всех тех, которые могли пользоваться ее видом…» Прекрасные большие глаза Татьяны Марковны, кажется, видят всех насквозь. Как легко умеет она обласкать и направить оказавшегося рядом человека в несчастье. Как умеет одернуть распоясавшегося начальника губернии. С какой нежной снисходительностью, любовью и тревогой смотрит на обожаемых внучек: слишком хорошо знает, как хрупки женские плечи и какой стержень нужен, чтобы не сломаться и не согнуться от житейских невзгод. Пока есть такая Бабушка, стоит дом, сохраняется чин и лад жизни, и кажется, любое несчастье могут отвести эти руки. Адольф Шапиро поставил спектакль о стойкости души, о нервущейся пряже родства, связующего век нынешний и минувший. «Обрыв» поразительно цельный, разумный, ясный в своих установках спектакль, при том что режиссерская идея не торчит в нем самодовольным столпом: дескать, вот мой концепт. Она растворена в жизненной материи, в немного подзабытой многомерности актерской игры, в том печальном, откуда-то из Чехова прилетевшем рвущемся звуке финала. Казалось бы, далеко ушла река русской жизни от Малиновки, родового имения Татьяны Марковны Бережковой, от страстей и волнений его обитателей… Ан нет! Как выясняется, где-то там, в крови, в родовой памяти живет этот дом на краю обрыва и его величавая хозяйка. |