Режиссеры | Жил да был один Мольер по прозванью ТабаковВалентина Львова, Комсомольская правда, 11.09.2001 Когда-то Олег Табаков играл в «Кабале святош» Бутона тушильщика свечей. Мольером был Ефремов, Людовиком Четырнадцатым Смоктуновский. Потом Ефремов очень хотел возобновить спектакль, и именно с Табаковым в главной роли. Теперь Олег Павлович костюм Мольера все же рискнул надеть. Но это новый костюм, и совершенно новая трактовка пьесы, сделанная опять же Адольфом Шапиро, тринадцать лет назад ставившего «Кабалу»
Табаков-Мольер зрелище упоительное. Он по-детски вспыльчив, по-детски же и отходчив. Он способен удивляться, влюбляться, восхищаться. Но он еще и избалован лаской короля, обожанием женщин, аплодисментами публики. Когда же судьба выбивает у него из-под ног пьедестал, Мольер Табакова стареет у нас на глазах, будто бы превращаясь в знак вопроса: «За что?» Вот, собственно, «за что?» из спектакля Адольфа Шапиро не слишком ясно. Исторически-то ответ понятен ну да, «Тартюф». И поэтому месть церковников, ухватившихся за скандал в семействе (по слухам, жена Мольера могла быть его дочерью, о чем он не догадывался). Король от драматурга отворачивается, супруга исчезает в неизвестном направлении, а старая любовь (мать супруги) умирает. Но «Тартюф» у Шапиро даже не кажется делом жизни Мольера. То есть, конечно, мы слышим текст о том, что именно из-за Тартюфа Мольер унижался, что ради этого лизал шпоры, однако и процесс «лизания шпор» не получился в новой «Кабале святош»! Мольер Табакова не столько льстит королю (во имя своих пьес), сколько радуется тому, как выделен высочайшей властью из круга коллег или сонма прихлебателей. И радуется вполне искренне, наслаждаясь поеданием курицы вместе с Людовиком: каждому автору приятно, когда правитель вдруг признает его талант. Посему немилость короля для Мольера равнозначна предательству поклонника. Это и оказывается гораздо большей трагедией для творца, чем собственно «Кабала святош»: Мольер ведь не играл с властью. Его отношения с нею были гораздо более романтическими. Святоши же оставались всего лишь подсобным материалов, тем сором, из которого можно комедию вырастить. Их кабалу мхатовский Мольер, похоже, и не замечал. И на сцене страшные заседания церковников-гонителей мысли кажутся не более зловещими, чем репортажи из Госдумы это лишь политика, ничего личного. Точно так же лишь политикой объясняется и строгость к Мольеру Людовика (шикарная актерская работа Андрея Ильина, только что перешедшего во МХАТ). Только зря Мольер будет говорить о тирании: не было ее на сцене. Просто Судьба отвернулась вдруг от своего Баловня. Кстати, именно о судьбе были последние слова пьесы Булгакова. В спектакле они почему-то не звучат. |