МХТ им. А. П. Чехова: Невыразимая легкость эпопеи

Ну, конечно, сцены. Как же еще играть гигантский роман? Играют, правда, то, что предваряет сражение при Аустерлице. Наташа Ростова — еще совсем девчонка и влюблена в Бориса Друбецкого. Пьер не успел еще жениться на Элен Курагиной. Лиза Болконская еще не умерла при родах. Андрей уходит на войну. Этим заканчивается спектакль. Это — первая часть романа, которая у Льва Толстого укладывается в 115 страниц текста, а у Петра Фоменко — в три с половиной часа сценического времени. Это — чудо. Чудо прочтения романа тем редким читателем, которого не смущает толстовское многословие. Режиссера совсем не повергает в священный трепет величественное слово «эпопея», ибо в ней ему видится только лишь мощная полифония людских характеров, вкусных и теплых деталей жизни, в которых могут быть сосредоточены все теории и все философии. Живой мир. Мир накануне войны. Только и всего.
Поразительная способность Петра Фоменко сфокусировать любую идею и прокламацию, любую историю с географией в одной, с нежностью рассматриваемой человеческой особи совершает с «Войной и миром» это сценическое чудо. Философские дефиниции отданы Пьеру Безухову. Большой, широколицый, в очках, обезоруживающе обаятельный Андрей Казаков — идеальный Пьер. Видны объемы чистой романтической души, видна геометрическая стройность натуры — чем это достигается, уму непостижимо. «Типажность» знакомых героев кажется абсолютной. Небольшого роста Андрей Болконский — Илья Любимов красив, и в нем едва улавливается повадка человека с гипертрофированным самолюбием. Старый князь Болконский — Карэн Бадалов похож на барона Мюнхгаузена, хрупкий, субтильный оловянный солдатик, юная голова которого залеплена париком и усами. Князь Василий Курагин — Рустэм Юскаев — вкрадчивый импозантный мужчина, сверкающий светским лоском. Но тот же Юскаев в роли Ильи Ростова — милейший неуклюжий медведь. Актеры играют по нескольку ролей. Но стоит ли искать в этом особые умыслы? Ксения Кутепова в спектакле — и Лиза Болконская, и Соня, и обе несчастны, и обе отброшены самим Толстым на периферию полнокровной жизни, но этим ли продиктован режиссерский ход? А Мадлен Джабраилова, сменяющая изворотливость вдовы Друбецкой на чириканье мадемуазель Бурьен? А Галина Тюнина, играющая и Анну Павловну Шерер, и графиню Ростову, — здесь какая изюмина? Принцип противоположности? Тогда в какую таблицу занести Жюли Карагину в исполнении той же Кутеповой и княжну Марью той же Тюниной?
Театр Фоменко бесконечно далек от всяких схем. Здесь не скрывают игру как цепь увлекательнейших превращений. Типажность толстовских героев в спектакле абсолютно театральна. Но писана не масляными красками — акварелью.
Театральность Фоменко зиждется на тончайших и нежнейших наблюдениях за человечьими повадками. Кажется, все, как в жизни. Никакого увеличительного стекла. Не надо обольщаться! Оно есть. Это очень тонкое, ювелирное стекло.
Людмила Аринина — Катишь, родственница и сиделка старого Безухова, долго пребывает в образе черной вороны. И вдруг — чудовищно акцентированное, дико офранцуженное слово «бульон», и вмиг сыграна волчья порода, прелюдия будущих хищных плясок вокруг безуховского наследства. Потом сцену заговора перед спальней умирающего они с Юскаевым — Курагиным сыграют с редким по силе психологическим напряжением.
А как передана теплая и безалаберная атмосфера дома Ростовых! Бесконечные детали и детальки: обнялись по-братски граф с графиней; две подруги, Ростова и Друбецкая, присели, утомившись, прижались друг к другу плечиками. А за занавесом — несмолкающие звуки клавикордов, арфы, флейты, сбивчиво-детские свидетельства домашнего музицирования. И голоса — баски, фальцеты, сопрано. И хохот. И шептанье. И беготня. Но апофеоз — домашний спектакль, какая-то дурацкая пастораль. У всех на головах венки. Участвуют и стар, и млад, и гости. Ничего не отрепетировано. «Артистов» душит смех. Все перемигиваются: Наташа с Борисом, Николай с Соней. Рассеянный Пьер оттаивает в этом бедламе и вспоминает, вероятно, холодный дом батюшки, хищную возню родственников. Все эти живые, неглубокомысленные, но полные глубинного человеческого смысла детали можно описывать и описывать. Саму материю этого спектакля оставить бы тем, кто захочет когда-нибудь представить ее себе. Она соткана из экивоков и вздохов, из женских фигур, скованных застенчивостью или, напротив, расслабленных породистой сытостью, из певучих французских фраз, из кусочков, которые по-животному поедает беременная Лиза, из Наташиных — Полины Агуреевой сумасшедших кудряшек и милых подростковых округлостей…
Пространство маленькой сцены (художник Владимир Максимов), как кажется, тоже составлено из мелочей. Два этажа — наверху помирает Безухов, внизу толкутся родственники и визитеры. И вот уже Пьер визуально, физически — один в воображаемо огромном и холодном доме. Крутится на подставке пустая портретная рама — там, внутри нее, сбиваются в пары и группки те, кому надо остаться наедине, подальше от широких господских залов. Салон Шерер, фронтальный и плоский, отрезан от глубины занавесом. Анна Павловна в изящной чалме (художник по костюмам Мария Данилова), но с клоунской «ортопедической» ногой, темпераментно толкует о Наполеоне. Глубин в этих речах не просматривается. Не то у Ростовых. Занавес открывает уголки, где озорует и растет младое племя. Именно их жизни вот-вот будут расколоты на две половины: войну и мир.
Сцены, составившие фоменковский спектакль, насыщены подробностями мира и пронзены предчувствием войны. На занавесе — карта Европы начала ХIХ века с наполеоновскими маршрутами. Лейтмотив будущей бесславной для России кампании — часто исполняемая песня «Мальбрук в поход собрался». Вариант пристойный, с французским рефреном. Но смысл прозрачен. Толстовские мрачные сомнения оборачиваются фоменковской нескрываемой иронией. Андрей Болконский несколько раз появится с донкихотовским медным тазом на голове. «В поход собрался». Проекции судеб толстовских героев не раз и не два высветятся ясно и грустно.
Два портрета сторожат с двух сторон сцену. Два не дописанных еще изображения императоров, Наполеона и Александра, чьи лица уже в красках, а фигуры еще в карандаше, штрихом. Не поставленные пока Петром Фоменко сцены романа когда-нибудь их дораскрасят.
«Какая сила движет народами?» — мечтательно вопрошает Пьер. Пока что равнодействующие императорские силы нажимают только на раму портала, но скоро, очень скоро смешают все внутри. Уже слышна барабанная дробь. Живая полифония мира сменяется на мертвый и мерный ритм войны. Так заканчивается этот удивительный спектакль. Можно было бы сказать, грандиозный, если бы не его чудесно легкое дыхание.

Пресса

Константин Хабенский во второй раз дебютировал в режиссуре и заставил Треплева съесть чайку, Светлана Хохрякова, Московский комсомолец, 5.12.2024

Во МХТ имени Чехова состоялась премьера спектакля «Дядя Ваня»: кадры с пресс-показа, Геннадий Черкасов, Московский комсомолец, 22.03.2023

Создание костюмов к спектаклю «Дядя Ваня». Видеоэссе с участием Светланы Колпаковой и Марии Даниловой, Медиацентр МХТ, 13.03.2023

Сергей Собянин вручил премии в области литературы и искусства, официальный сайт Мэра Москвы, 22.09.2020

Время здесь правит «Бал»?, Виктория Пешкова, Культура, 17.01.2019

Спектакль «ХХ век. Бал»: Ирина Пегова станцует яблочко и выступит на конкурсе железнодорожниц, Анастасия Плешакова, Комсомольская правда, 13.12.2018

В МХТ Чехова закатили роскошный бал, Ольга Журавлева, Московский комсомолец, 7.12.2018

Фоторепортажи с премьеры спектакля «XX век. Бал», 5.12.2018

Спектакль «ХХ век. Бал» представили МХТ имени Чехова, видеосюжет телеканала «Культура», 5.12.2018

МХТ им. Чехова завершает год работой режиссера Сигаловой «ХХ век. Бал», РИА Новости, 5.12.2018

МХТ им. Чехова представит премьеру спектакля «ХХ век. Бал» по сценарию Сигаловой и Эрнста, Ольга Свистунова, ТАСС, 4.12.2018