«Наш Чехов». Вечер к 150-летию А. П. Чехова | Жертвоприношение во МХАТеМарина Райкина, Московский комсомолец, 27.11.2003 Самым модным спектаклем нынешнего театрального сезона обещает стать пьеса классика Островского «Последняя жертва». Ее репетируют одновременно в трех ведущих театрах — Малом, «Ленкоме» и МХАТе им. Чехова. И нечего тут удивляться актуальности темы или ругать моду на нафталин. Во-первых, Островский — это то, что надо про русских (как старых, так и новых) сегодня. А во-вторых, куда ни посмотри — кругом одни жертвы: жертвы властей, террористов, городских служб, не расчищающих дороги. И каждая претендует на то, чтобы быть последней.Но? Факт остается фактом: «Последней жертвой» № 1 будет мхатовская. Режиссер Юрий Еремин с компанией артистов уже перебрался из репетиционного зала на сцену. Премьера назначена на середину декабря. За жертвоприношением в Камергерском переулке несколько дней наблюдал обозреватель «МК». Снег. Метель, вьюга завывает за окном. А женский пальчик с острым ноготком выводит на замерзшем стекле две буквы «В. Д.». Ах! Кто же это? Не одно женское сердце учащенно бьется при взгляде на инициалы, за которыми скрывается игрок, мот и демонический мужчина Вадим Дульчин. От него млеет и молодая вдова Юлия Тугина, и экзальтированная барышня Ирина, она же Ирэн. Каждая мечтает составить с ним счастье, а он проигрывает состояние одной и подбирается к наследству другой. В общем, любовь, деньги, обольстители, свахи, обманщики — все смешалось в белом, заиндевелом пространстве сцены. Зачем ты платишь за меня, зачем? На сцене расстановка любовных сил такова: Зудина (Юлия) — Колесников (Дульчин), Колесников — Юрская (Ирэн) и, наконец, Зудина-Табаков (Флор Федулыч) Флор Федулыч — богатый купец, с претензией, потому что покупает картины, знает счет деньгам и дамам. — Позвольте, позвольте-с! В этом мы не ошибаемся, на том стоим: очаровательность женскую понимаем. Домик-то так после смерти супруга и не отделывали? Взгляд Лукавый, манеры обходительные. Табаков и Зудина во второй раз выступают на сцене парой, любовь которой созреет только в финале. Первый их альянс был замечен в «Сублимации любви», и вот теперь — «Жертва». Сублимируют ли они семейный опыт на сцену? Марина Зудина: — Во-первых, я не люблю и не хочу выставлять напоказ личное. А во-вторых, для меня важны партнер и предлагаемые обстоятельства. А личная жизнь с Олегом Павловичем? и не помогает, и не мешает. — Тяжело играть с женой? Олег Табаков: — Она лирическая героиня, а героини — народ непредсказуемый. Шлея под хвост может попасть, приходиться считаться. А я человек такой — у меня нервы как у бегемота. Но, может, это я так придуриваюсь, виду не показываю. Пока же Олег Павлович показывает, а точнее, демонстрирует свой подход к молодой вдове, которая любит мота и беспутника. Дульчин (целуя руки Юлии). Юлия, голубушка, попроси, спаси меня! Юлия. Много ли тебе нужно? Дульчин. Я должен около пяти тысяч, а ты проси уж больше, проси шесть. Нужно заплатить за квартиру. Юлия. За квартиру заплачено. Дульчин. Я и не знал. Надо расчесться с извозчиком за коляску за два месяца. Юлия. Я заплатила. Дульчин. Юлия, зачем ты платишь за меня зачем? Многие женщины, услышав это, вздохнут. Были же женщины на Руси: и коня на скаку, и полное содержание обеспечат. Интересно, что думают артисты по этому поводу? Вот, скажем, повлияла ли эмансипация на щедрость русской женщины и готова ли она в XXI веке взять любимого на содержание? Марина Зудина: — Я уверена: для русских женщин понятие «ради мужчины» остается неизменным. Она способна на все, на любые жертвы. Любовь — дело производственное Вообще, судя по тому, что задумал режиссер Еремин, нас ждет нечто комедийно-акварельно-техническое. Из лета действие перенесено в зиму, чтобы любовь не имела лениво-дачного налета, а горела, как щеки на морозе. Боле того, лирической истории придал характер сугубо производственный. Во всяком случае, события разворачиваются как будто на фабрике. — Почему? Что за вольности в обращении с материалом? — Мы сделали, только поймите меня правильно, как бы производственную пьесу. Нам хотелось, чтобы эти деятельные купцы были постоянно заняты делом. Поэтому действие перенесли ближе к фабрике. Когда я изучал материалы, то выяснилось, что на ткацких фабриках Морозова прямо за стеклами были свои кабинетики. С одной стороны, они вели дела, заключали договоры, а с другой — присматривали за хозяйством. Сцена больше напоминает один большой кинопавильон, внутри которого такие небольшие павильоны. И в каждом своя жизнь. Разобью я эту парочку Например, сугубо деловая: ты - мне, я - тебе. Флор Федулыч за конторкой с озабоченным видом что-то говорит по телефону. Чуть в стороне «заряжается» сваха Глафира Фирсовна (Ольга Барнет). Вошла — шляпа грибом, пальто мешком. Уселась визави Табакова, копается в сумке. Достает? ну, конечно же, компромат. Глафира Фирсовна. Вы уж не мешайте только мне, а уж я похлопочу; разобью я эту парочку. Флор Федулыч. В таком случае большую благодарность получите. Глафира Фирсовна. Да разве я из благодарности? Жалеючи ее (Юлию — М. Р. ) делается. Конечно, я - человек бедный; вот, бог даст, зима настанет, в люди показаться не в чем. Флор Федулыч. Шуба за мной-с, хорошая шуба. Эту сцену с копанием в сумке, намеками на матвознаграждение повторяют раз восемнадцать. И все ради того, чтобы найти детали для образов и отношений. Вот Барнет, кажется, ничего не сделала, просто на посулах шубы начала нервно грызть ногти. И эта незначительная краска, в добавление к другим, внесла в действие комического. Хотя актрисе сейчас явно не до смешного. Ольга Барнет: — Самое сложное сейчас для меня — переходы от одной игры к другой. Ведь Глафира все время прикидывается: то божьим одуванчиком, то Кабанихой, то праведницей. Но кто-то про нее очень правильно сказал, что Глафира — это Яго. А вот Яго у меня пока не получается: у меня нет коварства, которое необходимо взращивать. У меня его вообще в природе нет. — А приходилось в жизни играть роль свахи? — Нет, нет? Дальше слов «надо бы вас познакомить» дело не шло. — А вы любите деньги так же, как и Глафира? — Видимо, так же, потому что ни у меня, ни у нее их нет. На самом деле у меня нет истерии по поводу денег, хотя сейчас трудно, конечно. Жертва в поисках арифмометра Берутся на следующую сцену, и к Флору Федулычу является племянник Лавр Мироныч (Валерий Хлевинский) с дочкой Ириной. На Хлевинском роскошная шуба с огромным меховым воротником. — Между прочим, это шуба Бориса Ливанова, — шепчет мне помреж Татьяна Межина. Она подсказывает текст, следит, чтобы был полный набор реквизита, и по ходу дела комментирует: — Мы шубу из запасников взяли, кажется, из спектакля «Булычов и другие». А вот одну вещь, с ног сбились, найти не можем — арифмометр. Пустяковая вещь — на ней Флор Федулыч доходы и долги считает, а нигде нет. До чего дошли — кругом компьютеры. Правда, компьютеры в «Жертве» не используются. Единственная техника, которую зарядят во МХАТе, будет синематограф. — А теперь новинка нашего электротеатра: «Молчи, грусть, молчи!» — объявит человек в униформе, и это не ради красивого словца. Во время антракта театралам действительно предложат немое кино: хочешь — смотри на чужую «Грусть», хочешь — отправляйся в буфет бутерброды кушать. Впрочем, экран используется и еще несколько раз, и он, по замыслу режиссера, несет большую эмоциональную нагрузку. Еще бы, речь-то идет о любви! Причем о поздней! У Табакова, можно сказать, лебединая песня, «Перед заходом солнца». Она давно кипит в груди моей А вот что ни на есть любовная сцена — в купеческом клубе. Дульчин и Ирина. Девушка с манерами декадентки, смотрит на возлюбленного как кролик на удава. «Удав» явно не расположен. — Но отчего? (Умоляющий взгляд, ломает руки.) Дульчин. Да оттого, что я все испытал в этой жизни, и все надоело; одного только я не испытал и, вероятно, никогда не испытаю. Ирина. Чего же это? Дульчин. Не скажу я вам! Не обо всем можно говорить с барышней? А начни я говорить, вы застыдитесь и убежите. Ирина. О нет, вы меня не знаете. Дульчин. Ну, извольте, я не испытал страстной любви. Ирина. Страстной? В диалог врывается режиссер Еремин. — Она начиталась романов. Она представляет страсть по книжкам и поэтому «жмет». В этот момент трудно найти на площадке более страстного и горячего человека, чем режиссер Еремин. Он проигрывает реплики и за игрока Дульчина, и за юную вздыхательницу. — Повторили еще раз. Ирина. Вадим! Дульчин. Что угодно? Ирина. Она здесь, она давно кипит в груди моей. Дульчин. Неужели? Ирина. Да, бешеная, африканская страсть? поверь мне. Дульчин. Верю, но? Ирина. Зачем «но»! да никакой жертвы, никаких даже препятствий! Зачем же мне сдерживать свою страсть, милый Вадим! Ты ведь мой? Ну действительно — молчи, грусть, молчи. — Как надо играть сегодня Островского? — спрашиваю я режиссера. — Чтобы африканские страсти не смотрелись дурным водевилем или академическим нафталином? — Жирно, сочно, с утробными голосами? Нет. Мы хотим взглянуть на эту историю как на абсолютно человеческую. Она — про нас, это мы могли оказаться там. Как ни странно, здесь присутствует сюжет и «Евгения Онегина»: старый Гремин, молодая Татьяна, Дульчин — Онегин, хотя он не был таким вертопрахом и игроком. Мы делаем спектакль о чувствах самых разнообразных: любовь как страсть, любовь как игра, любовь как торг и, наконец, любовь как любовь — чистая. Даже внутреннее название у спектакля — «Последняя любовь». По жанру все как в жизни: возникает некое преступление, которое необходимо остановить. И рядом с этим возникает большое чувство. Молчи, грусть, молчи! Итак, дело идет к развязке. Юлия (буквально у ног благородного купца). От этих денег зависит все мое счастье. Флор Федулыч. Не верю-с. Юлия. Это уж последняя жертва, последняя, которую я для него делаю. Все-таки — любовь или деньги? счастье или кошелек? И почему они так редко соединяются? Как бились люди над этим вопросом при Островском, так бьются и сейчас. — Олег Павлович, люди гибнут за металл? — Нет. Не только за металл. Как говорится — любовь за деньги не купишь. И скажу тебе, маятник качнулся в нужную сторону: количество профессионалок на Ленинградском шоссе — показатель одной стороны бытия. А вот увеличившееся деторождение говорить про другое. Финал задуман очень театрально. Огромное пространство. Валит снег — будет три вида снега. Флор Федулыч с возлюбленной Юлией. А в это время на экране? Нет, все секреты выдавать нельзя. Пресса Табаков и Зудина снова стали жертвами, 7 дней, 22.12.2016 Честные намерения, Мария Никольская, Россiя, 4.03.2004 Последняя любовь делового господина, Полина Богданова, Театральные Новые известия, 17.01.2004 Чудесные новые старые русские, Александр Соколянский, Время новостей, 26.12.2003 Очень хороший капиталист, Наталия Каминская, Культура, 25.12.2003 Марина Зудина: «Своих героинь не порицаю», Екатерина Васенина, exclusiveИЗВЕСТИЯ, 24.12.2003 Сентиментальный роман, Итоги, 23.12.2003 Из жизни новых старых русских, Любовь Лебедина, Труд, 23.12.2003 Раз в сто лет колесо до Москвы доезжает, Елена Дьякова, Новая газета, 22.12.2003 Давнопрошедшее настоящее время, Александр Соколянский, Время новостей, 19.12.2003 У женщины деньги завсегда отберут, Мария Хализева, Вечерний клуб, 19.12.2003 Семейный бенефис, Ольга Фукс, Вечерняя Москва, 19.12.2003 Миллионщик, Олег Зинцов, Ведомости, 17.12.2003 Табаков и Зудина принесли последнюю жертву, Артур Соломонов, Газета, 17.12.2003 Непоследняя жертва, Роман Должанский, Коммерсант, 11.12.2003 Жертвоприношение во МХАТе, Марина Райкина, Московский комсомолец, 27.11.2003 Торгующие во МХАТе, Роман Должанский, Коммерсант, 18.11.2003 | |
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ — КОНСТАНТИН ХАБЕНСКИЙ
| | АРХИВ СПЕКТАКЛЕЙ | |