«Наш Чехов». Вечер к 150-летию А. П. Чехова | Война и людиВиктор Борзенко, Новые известия, 23.09.2010 Репертуар МХТ имени Чехова пополнился спектаклем о Великой Отечественной войне. Причем о войне, увиденной не драматургом новой волны, а фронтовиком Виктором Астафьевым человеком «оттуда», из жутких будней сороковых годов. Из двух томов романа «Прокляты и убиты» режиссер-постановщик Виктор Рыжаков выбрал самые драматичные эпизоды, сконцентрировался на первой книге «Чертова яма», хотя частично использованы фрагменты и второй книги.Квадратный помост, обитый свежими досками, становится плацдармом для новобранцев мальчишек 1924 года рождения (получается, что призывникам по 18 лет). Перед нами будущие бойцы, которые проходят учения перед уходом на фронт. Помост служит для них и обеденным столом, и постелью, и учебной партой на политзанятиях (новобранцев играют молодые артисты, выпускники театральных вузов). На заднике повесили экран, на который транслируются отрывки хроники, но чаще просто отражается мутный серовато-коричневый свет, словно заезженная кинолента в поселковом клубе. Ни разу на экране не появится символика, сопровождающая нынче праздники 9 Мая: ни фотографии маршалов, ни рубиновые звезды, ни поверженные фашисты, ни знамя над Рейхстагом… По Астафьеву, в той страшной войне не было своих и чужих. Воюют не только фашисты с русскими, но и сталинские чиновники со своим же народом. И размах этой внутренней войны не менее страшен: здесь не поймешь, чем сталинизм от фашизма отличается. Жизнь в советской казарме напоминает колонию, концлагерь, апофеозом которой становится расстрел братьев Снегиревых Еремея и Сергея. Получили голодные братья письмо от мамы, что корова отелилась, и рванули домой за шестьдесят верст от казармы «теплого молочка с отелу попить». «Решили: туда-сюда за сутки или за двое обернемся, говорит Еремей, зато молока напьемся. Ну, губвахта будет нам или наряд стерпим. Мамка увидела нас, запричитала, не отпускает. День сюда, день туда, говорит, че такого?» Вернулись в казарму с гостинцами угостить таких же голодных. Но тут, как ни крути, попадаешь под приказ № 227 о так называемых показательных расстрелах в воспитательных целях. И хотя возразит один из военачальников: «Что за чушь? Как это можно расстрелами воспитывать?» все равно приказ будет исполнен на глазах у всей роты, в поле за местным кладбищем. За секунду до расстрела в этом густонаселенном спектакле вдруг как в кинокадре замечаешь изумительную ясность изображения. Точно раньше оно было намеренно размыто, дано общим планом, а теперь каждая фигура в фокусе, и ни одно движение не ускользает, каждая деталь заметна. И по ним ясен характер, читается надежда в глазах: ведь не могут расстрелять за то, что повидался с мамой. Астафьевскую казарму, как ковчег, населяют разные типы людей вроде и несовместимых вовсе, пришедших их разных миров-укладов. Усатый старшина первой роты по фамилии Шпатор (его органично сыграл Алексей Шевченков) видел революцию и гражданскую войну. Знает толк в боевом деле и потому не может спокойно воспринимать, если новобранцы поспят минутой больше. Кричит, бьет оловянной кружкой в жестяное корыто. Похоже, для новобранцев (еще недавно они могли выспаться дома) это первый ужас войны… Как же других понять, когда твоя бабушка всю жизнь оберегала родовое-кровное от чужого глаза да воровской руки и тебя воспитала в том же роде. «У меня вот бабушка Секлетинья неученая, но никогда не брала чужого, говорит один из новобранцев, не обманывала никого, всем помогала. Она одну стихиру часто повторяла. Ее оконники в Сибирь занесли. Оконники молились природе. Дак вот в одной стихире бубушка Секлетинья сказывала, написано было, что все, кто сеет на земле смуту, войны и братоубийство, будут Богом прокляты и убиты». Больше всего Астафьев ненавидел советское начальство, которое выслуживается на всех уровнях руководства страной. В романе (вслед за ним и в спектакле) показано самое низшее звено этой кабинетно-конъюнктурной цепочки, умеющей воевать только на словах, не способных отличить искренность от предательства. В их представлении все указания сверху это как закон Божий, любые отклонения от указа преступление. Пируэтами (словно Крысиный король в «Щелкунчике») скользит перед бойцами политрук, твердящий про обстановку на фронтах. У Астафьева в романе он описан как капитан Мельников. В спектакле Рыжакова это, скорее, собирательный образ начальника, без имени и с телом человека-лягушки. «Наши доблестные войска ведут свои кровопролитные бои», после пируэтов шипит он, ползая по плацдарму. «Враг вышел к Волге, и здесь, на берегах великой русской реки, он найдет свою могилу, гибельную и окончательную » Акценты выстроены так, что испытываешь ненависть к политруку, не думая о враге. Враг где-то далеко. А здесь человек, издевающийся над солдатами, стремящийся сделать из них игрушку для жуткой, беспощадной игры в войну. «Тот, кто врет о войне прошлой, приближает войну будущую ничего грязнее, кровавее, жестче, натуралистичнее прошедшей войны на свете не было, писал фронтовик Астафьев. Надо не героическую войну показывать, а пугать, ведь война отвратительна». Пресса Автору правды о войне Виктору Астафьеву исполнилось бы 95 лет, Александр Трегубов, Московский комсомолец, 1.05.2019 Театр «военных действий», Эмилия Деменцова, Комсомольская правда, 12.04.2015 Война и люди, Виктор Борзенко, Новые известия, 23.09.2010 Здравствуйте, мальчики, Анна Гордеева, Время новостей, 22.09.2010 Не как на войне, Марина Райкина, Московский комсомолец, 22.09.2010 Хореография войны, Елена Ямпольская, Известия, 20.09.2010 Дебютанты играют в кровь, Олеся Шмагун, Взгляд, 20.09.2010 Порох пепел кислород, Елена Дьякова, Новая газета, 8.09.2010 Премьера в МХТ имени Чехова: сценическая версия романа Астафьева, видеосюжет программы «Вести», телеканал «Россия», 6.09.2010 МХТ представил первую премьеру сезона «Прокляты и убиты», видеосюжет телеканала «Культура», 6.09.2010 «Прокляты и убиты» станет первой премьерой сезона в чеховском МХТ, РИА-Новости, 3.09.2010 «Прокляты и убиты»: бесстрашный суд, Марина Шимадина, Ваш досуг, 1.09.2010 |