«Наш Чехов». Вечер к 150-летию А. П. Чехова | Совершенство тениАлена Карась, Российская газета, 10.10.2005 Малая сцена МХТа укутана в белое. Множество белых дверей с маленькими, вырезанными вверху треугольничками. Бело-серые мешки цвета грязного снега, среди которых в финале исчезнет герой Евгения Миронова, точно евангельский Иуда, сам назначивший себе наказание. Каждая из дверей, как крышка гроба, скрывает всех головлевских мертвецов: тех, кто ушел из мира по исключительному произволу Иудушки — Миронова. А завершает эту вереницу дверей большой белый экран с вырезанным кругом. Круглая дырка, отрытая в бездну, пустота, страшное, ледяное «ничто». Усилия целого рода, помноженные на этот роковой ноль, превращаются в ничто, в снег, в пыль, в бесконечный обвал пустых цифр, бегущих прямо в преисподнюю: один пропал, второй, третий, четвертый, пятый…. Смотрит в это окошко мироновский Иудушка и выглядит, точно на старом дагерротипе. Вместе со своим постоянным соавтором, художником Николаем Симоновым, Серебренников сочиняет бело-серый мир, занесенный снегом. Монотонная, на японский лад стилизованная музыка Александра Маноцкова — часть этого монохромного мира. То запоет кто-то невпопад, то заиграет на баяне — и зазвучит головлевский ужас странной репликой к новым азиатским фильмам. Правда, у азиатов все же бывает страшно, хоть и после конца. А у Серебренникова — не страшно, хоть и понятно с самого начала, о чем он хочет сказать. Евангелие возникает с самого начала как главный текст, к которому апеллирует режиссер. То Миронов присядет библейским Иудой к поминальному столу, за которым оплакивают убиенного им брата Павла, и возникнет в сознании образ Тайной вечери. То сын его Петенька (Юрий Чурсин) припадет к отцовским ногам, точно Блудный сын. То в программке мелькнет образ разрушенной Вавилонской башни как символ человеческой гордыни. Серебренников, подобно проповеднику, действует резко и внятно: он видит в Головлеве того, кто надругался над образом и словом Божьим. Того, кто окарикатурил живой мир, превратив его в коллекцию дагерротипов и теней. Он аранжирует эту историю почти лирически. «Головлево. Детство» — и один за другим мрут гении России, и выслан Бродский, и убит Галич. «Дубровино. Осень» — и страшные стихи Блока всплывают в программке к спектаклю. Да, и такой, моя Россия, ты всех краев дороже мне", — читаем мы от начала до конца знаменитое стихотворение августа 1914 года. Как описать Евгения Миронова в роли Иудушки? Он очень похож на Евгения Миронова в роли Мышкина. Или на Евгения Миронова в роли Гамлета. Или на Евгения Миронова в роли Самозванца. Иудушка — юродивый самозванец, русский Антихрист со страстью к самоуничтожению: точный жест, внезапный кульбит, пародия и гротеск, во всем почти цирковая эксцентриада, танец, безукоризненно исполненный на гробах близких. Повадки отличника, не знающего пощады. Только к концу, после всех смертей он, наконец, насыщается, Кровопивушка, и тихо укладывается в снежную постель, под покров белых мешков и подушек. Цифирка к цифирке падает на белом экране снежная завеса — счет всем дням и смертям. Красиво, только не останавливается сердце, не замирает сознание. Мрачно и холодно в мире Иудушки. И хоть, подобно евангельскому Иуде, он отправляется в финале на снежную смерть, нет катарсиса в этой русской трагедии. «Живи еще хоть четверть века — исхода нет, исхода нет». Исхода нет весь первый акт, и весь второй. Исхода нет в конце ХIX, ХХ и в начале ХХI века. И там, где чудесно играет артистку Анниньку Евгения Добровольская, и там, где со старинной театральной мощью Алла Покровская (Арина Петровна Головлева) проклинает своего сына-душегуба. И там, где умирает от белой горячки братец Павлуша (Алексей Кравченко). Нигде нет ни исхода, ни катарсиса. Затейливый, умный и бесстрастный спектакль, в котором есть все, кроме чего-то главного, что не берусь определить. Евгений Миронов — великолепный артист, знающий все премудрости ремесла, но все же кажется, что он - лишь тень Иннокентия Смоктуновского, который вне себя и вне всяких концепций играл и Мышкина, и Гамлета, и Иудушку Головлева в мхатовском спектакле Льва Додина. Он сводит свой персонаж к изысканно-виртуозной карикатуре, пародии, над которой с удовольствием смеется публика. И хоть хочется после спектакля назвать Иудушку главным персонажем русского мифа, с готовностью узнавая в нем политиков и политтехнологов, и идеологов, и главных редакторов прогрессивных изданий, но страшно после этого не становится. Видимо, рациональное начало полностью вытеснило из театра его таинственную и иррациональную природу. Пресса 5 спектаклей Кирилла Серебренникова о России, Алексей Киселев , teatrall.ru, 16.09.2015 СУМЕРКИ, или МЕРЗЛАЯ ЗЕМЛЯ, Наталья Пивоварова, Экран и сцена, 11.2005 Блуждание по вертикали, Марина Давыдова, Эксперт, 17.10.2005 Цепная воспроизводимость безнравственности, Лидия Соколова, 15.10.2005 Тирания суффиксов, Елена Ямпольская, Время новостей, 12.10.2005 Земля пухом, Глеб Ситковский, Газета, 10.10.2005 Пришел упырь, Артур Соломонов, Известия, 10.10.2005 Свое именьице, Олег Зинцов, Ведомости, 10.10.2005 Смертельный номер, Ольга Егошина, Новые Известия, 10.10.2005 Совершенство тени, Алена Карась, Российская газета, 10.10.2005 Идиотушка, Роман Должанский, Коммерсантъ, 8.10.2005 На деревню Иудушке, Екатерина Васенина, Независимая Газета, 7.10.2005 «Репетиция напоминает секс», Татьяна Рассказова, Ведомости, 25.08.2005 | |
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ — КОНСТАНТИН ХАБЕНСКИЙ
| | АРХИВ СПЕКТАКЛЕЙ | |