«Наш Чехов». Вечер к 150-летию А. П. Чехова | Разрушение договораАлена Солнцева, Петербургский театральный журнал, 10.2013 Художник Ксения Перетрухина в начале нового сезона сделала два знаменательных спектакля. Один в соавторстве с Дмитрием Волкостреловым, другой — с Маратом Гацаловым. «Три дня в аду» по пьесе Павла Пряжко поставлен в Театре Наций, а «Сказка о том, что мы можем, а чего нет» — в МХТ. Театры разные, тексты разные, режиссеры разные, а спектакли похожи. Поэтому-то я и называю Перетрухину их главным автором.«Чем похожи?» — спросят те, кто спектаклей не видел. Те, кто видел оба, таких вопросов задавать не будут. Попробую сформулировать главное. Во-первых, в обоих спектаклях зрителей лишают возможности увидеть всем вместе одинаковое зрелище. «Три дня в аду» они смотрят, сидя в трех рядом стоящих армейских палатках, и могут только предполагать, что же видят другие. Мне знакомые из театра шепнули, что надо идти в третью — ну или в среднюю, не помню, во всяком случае, уверена — это не имеет значения. Сама идея, что кому-то «больше достанется», — часть перфоманса. Люди по определению не равны, кому-то достается больше, кому-то меньше, и это неравенство материализовано рассадкой. Все три палатки открыты с одной стороны, и всем виден задник, преображающийся с помощью света и цвета. На фоне задника — нехитрый интерьер, тут каждому достается свой набор: кому кухонный шкаф с раковиной, кому холодильник, кому диван. Но что бы ни выпало на долю конкретного зрителя, суть не меняется. Следы человеческого пребывания. Ничего художественного, голая бытовая проза. По отсекам ходят два актера, то присядут за стол, то деньги посчитают, то молча принесут мешок картошки. Земная пыль, мелочовка, отдельные неосмысленные действия, разрушение связей, логики, сюжета. Слышны голоса. То есть тела одних актеров двигаются, голоса других звучат. Голоса произносят текст пьесы, в основном сводящийся к перечислению тех же отдельных, неосмысленных бытовых подробностей. Сколько стоит снять квартиру в Малиновке-8? А в Малиновке-5? Ну а на Каменной горке? И почем килограмм бананов, сосисок, ночнушка или презервативы? Есть еще Дима, он чей-то муж и чей-то брат. С ним происходят какие-то мутные события, он куда-то едет, кого-то ищет, с кем-то выпивает. Андрей в охране в казино работает. И есть еще «жители деревни Ионы Мстиславского района Могилевской области, которых из тридцати домов осталось четыре человека». Они не верят, что пособие по безработице в Германии — 350 евро. И все это твердят голоса — воркуют, бубнят, трендят, а кто говорит и кому — не видно. Зрители теряются. Некоторые начинают смеяться: смех — отличный способ преодолеть непонятное, смеясь, человек возвышается над объектом насмешки, поднимает себя в своих глазах. Потому что очень трудно оставаться в сфере не поддающегося пониманию. Это дискомфортно для обычного человека. Это состояние могут себе позволить только длительно занимающиеся духовной практикой, хорошо натренированные люди. Но устройство сценического пространства сознательно и насильно погружает в это неприятное для здоровой психики непонимание всех зрителей. Что там, за стенкой? Что-то важное? Объясняющее? Как понять происходящее, есть ли какой-то единый для всех смысл в этом зрелище? Зачем мы сидим тут и смотрим? Ради чего? Дмитрий Волкострелов радикально решает вопрос с публикой. Собственно, он и не пытается сделать вид, что в его спектакле заложена разгадка. Если поменять местами актеров, изменится ли что-нибудь? А если поменять зрителей? Текст фоном оседает на подкорке. Посмотрев спектакль, кто-то рассуждает о социальной критике, кто-то говорит об адской сути повседневности, другие сожалеют о даром прожитой жизни молодого алкаша, которого лечат в ЛТП, в армейских палатках, в лесу, где зимой нет ни тепла, ни света. И все одинаково правильно. Потому что главное — не что ты увидел, а что ты понял. Думай не над смыслом сказанного, а над жизнью услышавшего, как писал поэт Виктор Коваль. Марат Гацалов хоть и ставит спектакль тоже на Малой сцене, но в академическом большом МХТ, к тому же у него есть опыт работы в провинциальных театрах, поэтому он обходится с публикой менее жестко. То есть сохраняет некое подобие сюжета, персонажей, его спектакль можно пересказать. Хотя, конечно, обычная, непремьерная публика расходится в недоумении. Вот лучший пример реакции после спектакля. Женщина средних лет при мне говорила своему спутнику, крепко сбитому мужчине из породы управленцев: «Ну, ты же хотел, чтобы тебя удивили? Вот!» В этом спектакле Перетрухина тоже рассаживает зрителей по разным камерам. Сидящие в одном помещении не сразу понимают, что за стенкой тоже есть люди. Сделанное из картона подобие отделения милиции с его непонятной обычному человеку жизнью первое время интригует: то менты с огнетушителями ходят, то труп в полиэтилене протащат, то пройдет голая проститутка, то непонятно какой конфессии священник возглавит молебен со смутно знакомыми интонациями и дикими словами… Двери открываются, закрываются, зрители, сидящие в одном из четырех залов, видят одних персонажей, но понятно, что другие персонажи в это же время делают нечто подобное в соседнем отсеке. И довольно долго длится это состояние — угадывания, предположения, попытки выстроить у себя в мозгу схему — привычную, удобную, логическую. Разрушение этой схемы происходит постепенно. То есть сначала возникает как бы история некой вдовы, которая ресторан держит, гостей принимает, а налогов не платит. И формы у этой вдовы такие, что главный в отделении, начальник, босс, шеф, в общем — наместник, выдвигается для личного знакомства. Но вдова не проста, она насылает на начальника порчу, отчего его мужское естество деревенеет и на ласки подведомственных шлюх уже не реагирует. Да и вообще все несколько меняется. Необходимое по сюжету изменение сознания Ксения Перетрухина иллюстрирует волшебным преображением пространства. Вместо картонных стен и потолков сначала является темнота, которая затем сменяется светом сотни огоньков. Вселенная обнажила свой зев. Впрочем, затем снова возвращается обыденность — огоньки оказываются обыкновенными лампочками, среди которых с трудом пробираются менты, колдуны-особисты, все те, кто пытается с ведьмой-вдовой справиться, да не справляется. А зрители, как выясняется, сидят и смотрят друг на друга с разных сторон квадрата. Теперь все друг друга видят. Нет больше тайн, заморочек, некуда прятаться. Вот она — голая неприглядная правда. Сюжет спектакля придумали выдающиеся киносценаристы 90-х Петр Луцик и Алексей Саморядов. Их главное произведение фильм «Окраина» до сих пор поражает сочностью формы и подробностями современной жизни, вплетенными в архаику. «Сказка о том, что мы можем, а чего нет» — из того же разряда, она — ложь, да в ней намек. Намек на то, что социальное зло, несправедливость и прочие раздражающие вещи: менты, бюрократия, олигархи и пр. — только с виду обычная человеческая сволочь. А внутри по-прежнему идет битва древних хтонических сил. Набросок сценария развил драматург Михаил Дурненков. Получился сценический макабр в духе сразу и Гоголя, и Сухово-Кобылина, и городского фольклора, ну и еще много чего можно вспомнить. Алексей Кравченко (начальник Махмудов) играет большого беса, мелкие бесы в погонах диковинного образца его обслуживают, вдова оказывается субтильной девчушкой, нежной и тонкой, неуловимой, манящей. Две силы вытягивают действие в одну линию, в связи с которой появляется третий герой, которого мы так и не успеваем толком разглядеть. И тайна исчезает, энергия непонимания гаснет, финал вял, как уд Махмудова после проклятия вдовы. Разгадка, может быть, в том, что публику в самом начале спектакле подсадили на другое действие. Спектакль перестает забирать ровно после того, как исчерпывается прием с декорациями. Все остальное уже не так интересно — трюк сработал, открылась бездна, звезд полна, зрители обнаружили присутствие своих двойников, и замысел завершился. А про пожар в отделении публике сообщают на словах… Секрет, как мне кажется, в том, чтобы длилось основное действие. Волкострелов длит и длит недоумение. Его спектакль до самого конца не раскрывает смысла происходящего, не дает подсказок, не предлагает объяснений. Вот он завершился, люди вышли из палаток, их ждет сюрприз — стол, на котором несколько сковородок с горячей картошкой. Картошка — скорее всего, потому, что белорусский автор, может, был бы француз, предлагали бы улиток? Жуй картошку, ходи по палаткам, сравнивай — где что, то есть действуй как-то, осознавай, обменивайся. Злись, если хочешь. В спектакле Гацалова настоящее живое действие, то, которое происходит в сознании публики, заканчивается раньше, чем завершится сценическое. Сюжет пьесы еще трепещет, но не он держал внимание. Компромисс не годится. Не хочется произносить слова «постдраматический театр», они мало что объясняют вне контекста, а в общем сознании ясности по поводу этого явления еще нет. Важно вот что — перенося смысл спектакля на сиюминутное, спонтанное взаимодействие зрителя и театра, невозможно вернуться, заставить этого зрителя сопереживать герою и вообще верить в условность иллюзорного мира. Отношения уже сложились на ином уровне. Или не сложились. Но тот первоначальный договор с четвертой стеной, за которой на два или три часа создавалась как будто настоящая жизнь, — он в этом случае не работает. Воображению и вниманию зрителей требуется пища, их нужно будоражить и занимать до конца, возбуждать их любопытство, досаду, теребить, мучить и щипать за нежные струны привычки. Нельзя останавливаться на полдороге. Пресса «Сказка о том, что мы можем, а чего нет» на фестивале «Александринский», видеосюжет телеканала «Санкт-Петербург», 27.10.2014 Московская Жар-птица, Юрий Чеботарёв, startup.ru, 18.06.2014 Радикальный эксперимент на основе забытого сценария Луцика и Саморядова, Алексей Киселев , Афиша, 17.02.2014 Идеальные идиоты и враги народа, Николай Берман, Иван Архипов, Газета.ru, 28.12.2013 «Сказка о том, что мы можем, а чего нет»: русский народный ужас, Наталья Витвицкая, Ваш досуг, 28.10.2013 Белорусский ад и русская жуть на театральных сценах, Вадим Рутковский, Сноб, 7.10.2013 Сказка — ложь?, Эмилия Деменцова, Театрон, 3.10.2013 Разрушение договора, Алена Солнцева, Петербургский театральный журнал, 10.2013 Категорический императив с катапультой, Анна Степанова, Петербургский театральный журнал, 10.2013 Серийные модели ада, Ольга Егошина, Новые известия, 30.09.2013 «Сказка о том, что мы можем, а чего нет» дебютировала в МХТ имени Чехова, видеосюжет телеканала «Мир 24», 28.09.2013 Спектакль в одном отделении, Роман Должанский, Коммерсантъ, 28.09.2013 Стражи махмудовской государственности, Марина Токарева, Новая газета, 27.09.2013 «Сказка о том, что мы можем, а чего нет», Анна Чужкова, Культура, 27.09.2013 Крестовина тайны, Алена Карась, Российская газета, 26.09.2013 Кафка сказок, Николай Берман, Газета.ru, 26.09.2013 Небо в лампочках, Наталия Каминская, Театрал, 26.09.2013 Премьера в МХТ: Вертикаль не стоит, Олег Зинцов, Ведомости, 25.09.2013 Спектакль-притча о невозможном на Малой сцене МХТ имени Чехова, видеосюжет телеканала «Культура», 24.09.2013 Сказка, призывающая в свидетели, Анастасия Иванова, Вечерняя Москва, 24.09.2013 В МХТ имени Чехова поставят «Сказку о том, что мы можем, а чего нет», видеосюжет телеканала «Москва 24», 24.09.2013 В МХТ имени Чехова пришли оборотни в погонах, Алла Шевелева, Известия, 23.09.2013 О том, что мы можем, Алла Шендерова, Огонёк, 23.09.2013 МХАТ имени Чехова поставит две сказки для взрослых, видеосюжет телеканала «Россия 24» («Вести»), 22.09.2013 МХТ представляет «Сказку о том, что мы можем, а чего нет», РИА Новости, 22.09.2013 За стеной всё те же мы, Ксения Ларина, The New Times, 16.09.2013 Марат Гацалов: «Театр не может быть музеем», Александр Баркар, TimeOut, 6.05.2013 | |
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ — КОНСТАНТИН ХАБЕНСКИЙ
| | АРХИВ СПЕКТАКЛЕЙ | |