«Наш Чехов». Вечер к 150-летию А. П. Чехова | Гоголь в гостях у УайлдераМарина Давыдова, Время Новостей, 9.01.2002 Недавний выпускник курса Петра Фоменко Миндаугас Карбаускис в начале сезона весьма удачно поставил в «Табакерке» малоизвестную одноактовку Торнтона Уайлдера «Долгий рождественский обед». Воодушевленный этим дебютом, Олег Табаков выделил ему от своих щедрот еще более престижную площадку — Новую сцену МХАТ. Здесь молодой режиссер взялся за Гоголя.Между русским и американским классиками трудно обнаружить хоть что-то общее, но Карбаускис обнаружил. Его мхатовская премьера окутана той же тихой, безысходной грустью, что царила в спектакле по Уайлдеру. Изменился лишь антураж. Провинциальная Америка превратилась в малороссийскую глубинку, а бесконечно плодящиеся и размножающиеся герои «Рождественского обеда» — в бездетных Пульхерию Ивановну и Афанасия Ивановича. Никаких из ряда вон выходящих событий в обоих спектаклях не происходит. Кроме единственного и последнего — смерти. У Уайлдера это обстоятельство становится внешним сюжетом. Его пьеса — бесконечная череда рождений и умираний. К героям едва успеваешь привыкнуть, а они уже уходят в небытие, и этот естественный ход вещей пугает именно своей естественностью — против него невозможно восстать. У Гоголя все иначе. Не смерть как таковая страшит автора, но исчезновение бесхитростного и благостного мира с его укладом, нравами, привязанностями. Тишайшему Афанасию Ивановичу, так и не сумевшему унять печали по покойной жене, противопоставлен в повести буйный нравом молодой человек, несколько раз пытавшийся уйти из жизни после смерти возлюбленной, но потом утешившийся и нашедший ей замену. Старосветские привычки по Гоголю сильнее страстей. В безгрешной и обыденной жизни больше поэзии, чем в леденящих душу романтических сюжетах. Карбаускис меняет акценты. Полина Медведева и превосходный комический артист Александр Семчев играют у него не старосветских стариков, а просто семейную пару, живущую в гармонии с миром. В самом начале представления Пульхерия Ивановна поливает узоры на гобеленовой жилетке своего мужа, а тот млеет от удовольствия, словно это настоящие цветы, растущие из его собственного тела. Если уж кто и противопоставлен в спектакле этой сладкой парочке, так не дальний родственник («страшный реформатор»), положивший после смерти героев конец их патриархальному быту, а собственная челядь. В «Долгом рождественском обеде» смертью, косящей многочисленных персонажей, оказывалась простая служанка, подающая на стол и — что особенно впечатляло — нянчащая детей. В облике и поведении «старосветской» челяди нет поначалу никакой зловещести. Дворовые девки и комнатный мальчик разыгрывают у Карбаускиса интермедии (среди них есть даже классическое для комедии дель арте лацци с мухой), изображают упоминаемых в тексте гусей, тихонько подворовывают, дурачатся — в общем, являют собой радость жизни. Но они же оказываются и равнодушными могильщиками, засыпающими землею свою хозяйку и бесцеремонно начинающие управлять домом после ее кончины. Бездна смерти не может их ужаснуть, ибо им не явлена полнота жизни. Они относятся ко всему функционально: проголодался — накормим, умер — похороним. Пульхерия Ивановна и Афанасий Иванович одним своим прикосновением одушевляют окружающие их вещи — все эти горшочки с вареньем и маринованными грибами, старые портреты, шкафчики и кладовые, которые по одному их слову вырастают на сцене словно из-под земли. Челядь к живому человеку относится как к вещи. С безжизненно застывшего после смерти жены Афанасия Ивановича девки то пыль обмахнут, то используют его как подставку. А ключница Явдоха (Юлия Полынская) кормит барина сухарями, закидывая их в рот, как Щелкунчику орехи. Земной Эдем, в котором жили гоголевские герои, они превращают в жизнь как таковую. Гобеленовую жилетку снимают и прячут. В финале за Афанасием Ивановичем приходит на пуантах воздушная и уже во всех отношениях неземная Пульхерия Ивановна и уводит его за собой. Но куда? В иной ли Эдем? Или просто в черную бездну, о которой цинично-жизнерадостные слуги и думать не желают. Оба спектакля Карбаускиса смотрятся как диптих. В мировоззренческом смысле весьма неутешительный, в собственно сценическом — пока ученический. Следуя принципам литовского театра, он стремится всему придать символическое измерение. Иногда это получается здорово (после смерти Пульхерии Ивановны челядь моет пол, и Афанасий Иванович, восседая на тумбочке, катится по этому мокрому черному полу, словно пытается вслед за женой переплыть Стикс), иногда несколько нарочито (уж чего только не символизируют многочисленные тарелки, которые то и дело разбивают раздухарившиеся девки). Но если талант Карбаускиса, в наличии которого нет оснований сомневаться, окрепнет, можно надеяться, что именно он станет первым режиссером, сумевшим соединить фоменковскую школу искрометного лицедейства с метафорической традицией литовского театра. Театральный критик о таком симбиозе может только мечтать. Пресса Русский роман продолжается, Ольга Галахова, Литературная газета, 26.01.2022 Старосветские помещики в Старом Осколе, видеосюжет информационного портала города Старый Оскол, 21.03.2018 Александр Семчев: «У меня прекрасные впечатления от Брянска», Мария Астащенко, Наш Брянск, 27.08.2014 Старосветская печаль, Нина Агишева, Московские новости, 5.02.2002 Старосветские помещики, Елена Ковальская, Афиша, 1.02.2002 Одна абсолютно счастливая семья, Глеб Ситковский, 19.01.2002 Тихие смертельные этюды, Роман Должанский, Коммерсантъ, 16.01.2002 Осколки разбитого вдребезги, Екатерина Васенина, 9.01.2002 Гоголь в гостях у Уайлдера, Марина Давыдова, Время Новостей, 9.01.2002 Карбаускис во МХАТе, Григорий Заславский, Русский журнал, 8.01.2002 Сочинение о двух влюбленных, Алексей Филиппов, Известия, 8.01.2002 Старосветская челядь, Мария Хализева, Вечерний клуб, 01.2002 На пиру у старосветских помещиков, Алена Карась, Российская газета, 27.12.2001 «Старосветские помещики» снова на старооскольской сцене, Елена Светлая, Алексей Дёменко, Информационный портал г. Старый Оскол | |
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ — КОНСТАНТИН ХАБЕНСКИЙ
| | АРХИВ СПЕКТАКЛЕЙ | |