Евгений Александрович Евстигнеев

(9 октября 1926 г. — 4 марта 1992 г.)

Родился в Горьком (ныне Нижний Новгород). В 15 лет работал слесарем, играл на барабане в самодеятельном джазовом ансамбле.

В 1951 году окончил Горьковское театральное училище и начал играть во Владимире (Швандя, Меркуцио, Тони Лумпкинс в «Ночи ошибок»).

В 1954 году решил учиться заново и был принят в Школу-студию МХАТ (на курс, руководимый П. В. Массальским, где учились Доронина, Басилашвили, Козаков, Сергачев и другие). Великовозрастный по сравнению с ними, неказистый, длинноносый, с провинциальным пошибом в походке и в говоре (странная манера сглатывать буквы внутри слова и слова внутри фразы), он иначе раскрывался, стоило начать работу: органичен, как кошка, отличные мышцы, кисти и ступни выразительны, рокочущий низкий голос послушен. Еще более поражал новичок готовностью к внутреннему перевоплощению: усваивал душевную логику и, идя от нее, пластику любого персонажа. Из джаза Евстигнеев вынес чувство ритма и вкус к партнерству. Он ценил легкость, интенсивность репетиционного процесса — в сердцевинку образа он попадал мгновенно, импровизировал «в образе» свободно. Виртуозно умел поймать парадоксальную суть, выявить ее в одной черте, обойдясь без нажима. Все оставалось как бы бытовым. Потом писали, что его роли дали срез народной почвы, стали коллекцией русских типов — это обеспечивалось не столько даже «простонародными» корнями артиста, его кровным знанием разнообразной социальной характерности, сколько органикой вживания, желанием и умением понять любого. Евгений Александрович избегал ролей в стихах, но из персонажей, которые числятся по «прозе жизни», он мог сыграть кого угодно — именно так и складывался его репертуар в «Студии молодых актеров» (Евстигнеев присоединился к затее Олега Ефремова при самом ее зарождении). Он полюбил прием недоигранности — предоставлял воображению публики дотягивать ее так или эдак. Среди его работ в «Современнике» — Чернов, «Вечно живые» В. Розова; Глухарь, «Два цвета» А. Зака и И. Кузнецова; Король, «Голый король» Е. Шварца; Усов, «Традиционный сбор» В. Розова; двойники Куропеев и Муровеев, «Назначение» А. Володина.

Уйдя вслед за Ефремовым в Художественный театр в 1971 году, он продолжал играть по преимуществу в соовременном репертуаре — в пьесах М. Рощина (Володя в «Валентине и Валентине», 1971 год; Иван Адамыч в «Старом Новом годе», 1973 год; Федор Карлыч в «Эшелоне», 1975 год; Табак в «Перламутровой Зинаиде», 1987 год), А. Гельмана (Соломахин, «Заседание парткома», 1975 год; Окунев, «Обратная связь», 1977 год; Девятов, «Мы, нижеподписавшиеся», 1979 год), Г. Бокарева, А. Мишарина, В. Арро.

В классике первой ему досталась роль в «На дне» («Современник», 1968 год): сняв героический штамп, отказавшись подменять голос Сатина голосом Горького, он заставлял расслышать драматизм особых — «крученых» — интонаций, в которых пьяная тоска, фиоритуры трактирного Цицерона и боль насмешливого ума, наткнувшегося на острое, были неразъединимы. Он играл затем Шабельского в «Иванове» и Серебрякова в «Дяде Ване» (1976 и 1985 года), Чубукова («Чеховские страницы», 1990 год), Глова-отца в «Игроках» Гоголя («Артель артистов», 1992 год), а также вводы в «Три сестры» (Чебутыкин, 1976 год), «Чайку» (Дорн, 1982 год; ту же роль он играл в «Современнике», 1970 год), «Горячее сердце» (Хлынов, 1978 год).

Он разгадывал зерно ролей безошибочно; и так же безошибочен был его интуитивный расчет на реакцию. Реакцией зрителя, его смехом Евстигнеев весьма дорожил; любил повторять слова, будто бы принадлежавшие Москвину, — совет актеру не забывать, что он клоун. Правдивый на сцене до конца, энергично действовавший узнаваемостью своих персонажей, он не стеснялся пользоваться трюком и фортелем. Искал «чаплиниады» (того же клоунства) в ролях драматических: так он играл старого Шварца в «Матросской тишине» А. Галича и свою последнюю мхатовскую роль, Фирса (1991 год).

Созданные им люди низов (в их разных вариантах) казались сросшимися с его, Евстигнеева, природой, но он мог быть и человеком круга Пушкина, получив в «Медной бабушке» роль Соболевского (1975 год); в его приживале Шабельском так же чувствовался граф, как в Луначарском, которого он с сумрачной догадкой играл в «Большевиках» М. Шатрова («Современник», 1967 год) — распинающий себя на кресте идеи, заставляющий себя верить в нее университетский человек. Не самоизъявление определяло его искусство, а непреходящий интерес к людям, на которых он был вовсе не похож. Евгению Александровичу было свойственно чистосердечие лицедея и глубокая личная закрытость, которую его роли не нарушали.

Евстигнеев много и с огромным зрительским успехом снимался в кино (104 роли). Из-за рано настигшей его болезни сердца он с 1988 года был вынужден перейти во МХАТе «на разовые». Умер накануне операции, которую ему должны были делать за границей.

И. Соловьева