Кажется, никому и никогда не удавалось увидеть Табакова в дурном, мрачном или раздраженном расположении духа. Олег Павлович все делает со вкусом и с каким-то природным аппетитом — играет, руководит двумя лучшими театрами, наконец, как мы заметили, он на редкость аппетитно кушает. И везде носит с собой любимый морс, который прихватил и на встречу с Николаем Зятьковым, главным редактором «АиФ».
— Олег Павлович, поделитесь секретом: как вы поддерживаете бодрость духа, энергию? Может, диеты какие-то особенные соблюдаете? — Нет. Не есть я не могу, люблю это дело. Но вот сейчас наша встреча закончится, и я поеду в театр, где у меня спектакль, я весь вечер буду на сцене. И я должен часок отдохнуть, подготовиться, чтобы быть в форме. Придут люди, которые заплатили немалые деньги, и я н могу не соответствовать их надеждам. Я вообще никогда не мог позволить обмануть надежды. Потому что, когда тебя ждут, когда зрители, бывает, поднимаются тебе навстречу в зале и аплодируют стоя, — как можно иначе? С 1956 года, с первых моих ролей, меня хранят и защищают мои зрители. И это такой вексель мне выдан, что дай Бог его отработать за всю жизнь.
Искушение рублем — От вас часто можно услышать, что на Западе чрезвычайно ценится русская театральная, актерская школа. Чем она так притягательна? — У нас, у русских, во всем, и в искусстве тоже, очень силен вольный дух, дух импровизации. И, кстати, в вашей газете тоже этот дух свободы. Помните великую нашу гимнастку Ольгу Корбут? Я думаю, что свои немыслимые гимнастические «па» она проделывала потому, что когда-то в школе прогуляла уроки физики, на которых объясняли закон всемирного тяготения. Поэтому она такое и вытворяла в спорте. И русский артист — его хлебом не корми, а дай попробовать так, как он еще не делал и никто еще не делал. А еще русская театральная школа притягательна тем, что в ней главное — изучение человека, познание человека, углубление в человеческую природу или то, что я вслед за поэтом называю «ездой в незнаемое».
— Сегодня многие говорят: «Вот молодежь — не та!» Вы много и давно работаете с молодыми в школе-студии, в театре. Насколько они другие? — Скажу одно: для меня они правы априори. Просто потому, что я уйду, а они будут жить дальше. Можно только помочь им стать образованнее, духовнее. Стать «человеками». Они отличаются большей психологической устойчивостью. Центр тяжести у них выбран правильно. Принято говорить об их прагматизме, но, по-моему, это клише. Даже будучи прагматичным, можно и маму любить, и Родину, и над вымыслом слезами обливаться. Посмотрите нашу последнюю премьеру, «Легкий привкус измены», там сплошь молодежь играет, и с какой отдачей! Ну какие они прагматики? И для меня самое важное, что, играя даже истории несегодняшние, как в «Пролетном гусе» по Астафьеву, они плачут своими слезами.
— Профессия актера все больше «коммерциализируется». Вот недавно депутат Мосгордумы Бочаров купил на собственную свадьбу спектакль «Женитьба» прославленного Театра им. Маяковского. Как вы к этому новому явлению отнеслись? — Наверное, я отвечу, как обыватель. Я достаточно зарабатываю для своей семьи, чтобы позволить себе этим не заниматься. Но я никогда не брошу камень в актера, потому что знаю не понаслышке, много бывая в провинции, как живут актеры на бескрайних просторах нашей Родины: в Бийске, Самаре, Саратове. Это очень деликатная тема.
— Получается, вы допускаете компромиссы. А сами, если не секрет, реагировали на искушения? — Судьба преподносила мне в этом смысле задачки. Скажем, была у меня возможность сочетаться браком с дочерью известного в государстве человека, имя не назову. Однако выбрал я актрису Люсю Крылову, первую мою супругу. Предлагали мне быть и депутатом. Но я всегда мыслил, что могу сделать жизнь хоть на крошечку лучше лишь средствами своего ремесла. Вот такая честолюбивая и странная мысль в моей провинциальной голове всегда жила. И в итоге во многом мне удалось избежать искушений.
Другие времена — Многие ваши коллеги сегодня рванули в политические партии. Да не простые, а те, где большие начальники руководят. Как вы относитесь к проблеме «художник и власть»? — А в путинском лозунге об их «равноудаленности» есть большой смысл. Не перифраз ли это грибоедовского «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь»? Ну какой из свободного художника член партии?
— Но вы-то в партии состояли? — А Олег Ефремов сказал мне и Жене Евстигнееву: не вступите в партию, не будет у вас первичной парторганизации — разгонят театр к такой-то матери! Ну мы и вступили. А если серьезно, то был и иной смысл моего вступления в партию. Тогда вышел «Один день Ивана Денисовича» Солженицына, и мне показалось, что настали другие времена. Ахматова говорила: после этой прозы нельзя писать как прежде. И жить нельзя было, как прежде.
— А с теперешней властью в какие-то игры играете? — О-о-о! Если я начну перечислять свои общественные должности? Я в Совете по культуре при Президенте России, член комитета по госпремиям и наградам, в жюри премии «Триумф» и премии Станиславского, я член? (Сбивается и смеется. — Авт.) Но какое все это имеет отношение к делу? Надо просто по совести жить, вот и все.
— Олег Павлович, сегодня интеллигенцию, думаю, волнует, чем обернется ситуация с Ходорковским? — Моя позиция — не должно быть передела собственности. Это абсурд. Для меня это означает возможность начала новой гражданской войны. Легитимность преследования и одновременно неадекватность действий — налицо. И, поверьте, дело тут вовсе не в моей благодарности «ЮКОСу», который в течение многих лет помогал Художественному театру. Хотя, конечно, как меня учили в детстве,"скажи «спасибо». Дело в том, что надо немножко дальше глядеть, сказано же: «Не сейте ветер — пожнете бурю». Что, он скрылся бы от преследования? Мне кажется, что некоторые поступки этого человека говорили об обратном.
— Но, может быть, эти люди, Гусинский, Березовский и вот теперь Ходорковский, сами как-то спровоцировали подобную ситуацию? Меру не соблюли, оторвались от народа. Мы в свое время публиковали письмо писателя Эдуарда Тополя с призывом к олигархам делиться, но никто не внял? — Дело тут не в предупреждениях и не в антисемитизме, страшнее которого только фашизм. Как вам объяснить? В Оксфордском толковом словаре в понятии «интеллигенция» есть специальный термин — «русская интеллигенция». И расшифровка: это люди, которые неравнодушны к судьбе тех, кому живется хуже, чем им. Вот и все. Куда уж яснее. И лучшие люди в России всегда соответствовали этому предназначению. Вспомните Чехова или Толстого, академика Лихачева, Рихтера. А по принуждению или по призыву этого не сделаешь. Каждый сам сво путь выбирает.
— Вы в прошлом тоже верили и обманывались, как многие? — У меня никогда не было иллюзий. Мне было четырнадцать лет, а моему дяде сорок четыре, когда в 1949 году он, проходя со мной мимо памятника Сталину с девочкой на коленях, сказал: «Запомни, вот этот слепоокий погубил двадцать миллионов людей». И с этого времени я уже жил, понимая, что происходит со страной. Я думаю, что из нашего общего прошлого можно взять только одно — личную заинтересованность в успехе общего дела
Что дороже наград — Олег Павлович, с вами удивительно легко, от вашей белой головы как будто светом веет. Откуда такая легкость характера? — Меня гены, корни очень здоровые, вот думаю, откуда. Я получился нормальный, естественный человек, вот и все. Я знаю, что мне отмерен определенный век. Я знаю, что он не будет длиться вечно, — я не ворон, не черепаха. Но я знаю, что жизнь — это самый главный и большой подарок, который был мне дан. И интересней этого ничего нет. Ни награды? нет, ну приятно, конечно, когда их получаешь. Но недолго. Порадуешься, а потом уже Павел Олегович вступает во владение ими — играет. И еще я ощущаю постоянную связь не только с теми, кто будет жить после меня, но и с теми, кого уже нет. И когда у меня неважно начинают идти дела, я сажусь в машину, беру Антона, или Марину, или Пашку, и мы едем на кладбище в Долгопрудный, где лежит моя мама. Вот вы в начале беседы спросили, откуда у меня энергия? Да ведь от того, как я живу и работаю, зависят сто тридцать человек в нашем «подвале», «Табакерке», и больше пятисот во МХАТе. И я стараюсь, чтобы всем было хорошо. Не знаю, может быть, наивные вещи иногда делаю, смешные, но трижды в году, в Международный день театра, в день рождения МХАТа и на Рождество я делаю им всем подарки: бутылка водки, палка колбасы, сыр, кофе, конфеты, икра красненькая. И когда потом мне передают «спасибо» от стареньких гардеробщиц, билетерш, это, как говорит мой герой Флор Федулыч, которого я сейчас репетирую в «Последней жертве» Островского, «дорогого стоит, потому что от души». Я недавно обновил в Саратове все могилы — бабушек, папы, дяди, брательника сводного. И полетел потом туда уже с Антоном и, как говорится, сдал ему «вахту». Я счастлив, что у меня есть кому передать все это. Все очень просто. Мы приходим в этот мир ненадолго. И не на нас жизнь кончается.
