Я вовсе не собираюсь утверждать, что спектакль, поставленный Миндаугасом Карбаускисом на Основной сцене МХАТа, войдет в историю, что он гениален и т.п. Как раз спектакли, отмеченные печатью режиссерской или актерской гениальности, сейчас чаще всего оказываются «театром не для всех» (очевиднейший пример — постановки Някрошюса). Важно сказать, что постановка, декорация, игра актеров в «Дяде Ване» содержательны и красивы. Боже мой, как много в этом спектакле придумано по делу и сделано со вкусом — с радостным и благодарным отношением к жизни. Какой замечательный ум чувствуется во всем: спокойный, не изнуряющий себя неврастенией, деловитый — да, но не чересчур, т.е. не позволяющий деловитости заслонить собою все прочее. И еще: какая замечательная и естественная любовь к крупным задачам здесь выявляется. Вот слово, которое следовало употребить первым: «Дядя Ваня» — крупная работа. Своей значительности этот спектакль не стесняется нимало: так все и задумывалось. И я уверенно предрекаю ему крупный, значительный успех.
Почему «Дядя Ваня» считается постановкой не Художественного театра, а Театра-студии п/р О. Табакова, для меня является загадкой. Играют там в основном мхатовцы, как бы ни лукавила на сей счет программка, предлагающая считать Олега Табакова (профессор Серебряков) и Марину Зудину (Елена Андреевна) «студийцами»; идти этот спектакль будет на большой мхатовской сцене, для нее он делался, и там ему самое место. Может быть, так придумано просто потому, что чеховский спектакль во МХАТе на следующей неделе выпустит Адольф Шапиро: это будет «Вишневый сад» с Ренатой Литвиновой в роли Раневской, и надо же было как-то развести премьеры. Может быть, потому, что Олег Павлович, который крепко вцепился в Карбаускиса (и правильно сделал: в новом поколении этот режиссер наиболее серьезен и вполне свободен от модных грехов корыстолюбия, самодовольства и кокетства), прочит его в главрежи чаплыгинской студии. Может быть, здесь присутствуют какие-то хитроумные отношения со спонсорами — но стоит ли думать об этом, когда есть о чем поговорить по существу.
Повторяю: перед нами большая, крупная вещь, и художественная ценность ее совмещается с гарантированным зрительским успехом. Табаков за три года выполнил оба пункта своей программы: он сделал так, чтобы в зале театра больше не было пустых мест (на «Дяде Ване» было забито все, включая галерку), и он сумел сделать так, чтобы на сцене существовало, извините за выражение, серьезное искусство. Есть с чем поздравить худрука.
Когда раздвигается занавес, публика дружно делает: «Ах!» Еще бы: когда декорации сочиняет Олег Шейнцис (здесь — в сотрудничестве с Алексеем Кондратьевым), а световую партитуру разрабатывает Дамир Исмагилов, шелест первого восторга публике обеспечен. Шейнциса было бы неверно назвать «восхитительным» театральным художником; он - художник восхищающий: сразу же переносящий в некое новое измерение жизни.
На сцене — снизу доверху — фасад деревянного усадебного дома; точнее сказать, застекленная веранда (в четвертом действии окна завесятся массивными, метра в три высотой, ставнями, и это будет как стук топоров в «Вишневом саде»). Не у задника, нет, а примерно на уровне первой кулисы. Дом вытесняет людей на авансцену; конечно, какая-то жизнь будет идти и там, за стеклами, но все главное случится здесь: перед домом, на воздухе.
Воздуха, впрочем, нет: вместо него — тягостный зной. Физически ощущаемая духота. Двое сомлевших мужчин. Один, в гамаке, окажется Иваном Войницким, или, как все его называют, дядей Ваней (Борис Плотников); второй, растянувшийся прямо на земле, точнее на деревянном настиле, — доктором Михаилом Астровым (Дмитрий Назаров). С его пробуждения и первого разговора со старой няней Войницких, принесшей Астрову стакан чаю (Наталья Журавлева) — «Кушай, батюшка. — Что-то не хочется. — Может, водочки выпьешь? — Нет. Я не каждый день водку пью…», — появляется уверенность: первый укол восхищения не обманул.
Главное, может быть, свойство пьес Чехова: они дают жизнеподобному, психологически и всячески достоверному театру особое право (тем самым накладывая обязанность): быть больше жизни. Напоминать естественной, общедоступной жизни то, о чем она старательно забывает; делать с ней то, о чем она даже не подозревает. Да, конечно: деревянная конструкция, сочиненная Шейнцисом, Кондратьевым и Исмагиловым, — это веранда усадебного дома, стоящего где-то в России и в недалеком будущем обреченного на поджог. Пьеса написана и напечатана в 1897-м, Художественный театр поставил ее в 1899-м — через двадцать лет от дома Войницких останутся головешки, и, право, проф. Серебряков не зря предлагал в 3-м действии заложить имение и купить дачу в Финляндии. Но также это мавзолей, склеп, в котором беспокоятся судьбы нескольких поколений (уже почти привидений). Начиная с постепенно выживающей из ума, но старающейся сохранять осанку вдовы тайного советника Войницкого (Ольга Барнет играет Марию Васильевну безжалостно и изящно), заканчивая бедной Соней, которой ни в труде, ни в любви никогда не будет счастья (Ирина Пегова). Талант Пеговой, прелестной, бойкой и трогательной толстушки из «Мастерской Петра Фоменко», давно привлек внимание критиков; в «Безумной из Шайо» она была чудо как хороша. В спектакле Карбаускиса актриса приработала к своим превосходным данным какую-то более глубокую, потенциально трагическую серьезность — и как она выросла!
Пегова вступила в пору зрелости и будет, смею заверить, одной из лучших актрис десятилетия — может быть, не только этого.
Вот то главное, что есть в «Дяде Ване» 2004 года: умение нефальшиво работать с правдой жизни и нести поверх нее свою особую, художественную правду, которая радует людей самим своим существованием, — о чем бы ни вели речь писатель, художник, актер, режиссер и так далее. Очень стоило бы поговорить подробно о том, как играет здесь Борис Плотников (и насколько он верит, что из дяди Вани мог бы, при благоприятных обстоятельствах, получиться Достоевский или Шопенгауэр); как Олег Табаков ведет роль Серебрякова — с излишней, на мой вкус, осторожностью; как обольстительницу Елену играет Зудина (точно и умно, с единственным замечанием: актриса ни на одну секунду не забывает о том, что она красива, и это ее очень сковывает), но - нет времени, нет места. Единственное, о чем не сказать нельзя: лучшая роль спектакля. Возможно, лучшая роль сезона. Доктор Астров — Дмитрий Назаров.
Всем знакомый добродушный богатырь, главный Дед Мороз, регулярно приезжающий на Главную елку в Кремль, ведущий кулинарных телепередач (Назарова, в отличие от очень и очень многих, телевизор опустошить не сумел), — я не могу вспомнить актера, у которого внешность былинного размаха соединялась бы с такой тонкостью душевных движений. Любовь, с которой он зовет Елену-Зудину поехать с ним в лесничество, неподдельна и абсолютна. Его печаль по поводу астровских чудачеств («Да и сама по себе жизнь скучна, глупа, грязна… Затягивает эта жизнь. Кругом тебя одни чудаки…») правдива так, что хоть Окуджаву пой под гитару. А правда: почему бы и нет. История доктора Астрова в исполнении Назарова — история человека, который был всячески достоин счастья и не получил его по глупой (возможно, исторической, но все равно глупой) ошибке.
Давайте восклицать, друг другом восхищаться, высокопарных слов не стоит опасаться. Я все равно опасаюсь: профессия такая. Я не могу назвать «Дядю Ваню» великим спектаклем, хотя — видит Бог! — очень этого хочу. Но я могу сказать, что этот спектакль чудесен. И что он необходим в сегодняшней жизни: посмотрите его.
