Постановка Миндаугаса Карбаускиса. В ролях: Олег Табаков, Марина Зудина, Ирина Пегова, Ольга Барнет, Борис Плотников, Дмитрий Назаров и др.
Табаков, тот самый пухленький, уютный Олег Павлович, бегает на удивление быстро, прытко, по сцене туда-сюда. За ним, пощелкивая затвором ружья, глаза блестят, зубы оскалены, актер Борис Плотников. Это у дяди Вани Войницкого сдали нервы: он и хихикал над отставным профессором Серебряковым, одетым не по погоде (а сам в жару закутан в пальто), и уличал в никчемности (развалившись в гамаке), и пробовал ухаживать (без толку), и подглядывал за молоденькой женой профессора (Марина Зудина), у которой чуть не случился роман с доктором Астровым (Дмитрий Назаров). А теперь вот не выдержал схватил ружье и ну палить по профессору, да мима, впустую, как и все тут, в этой их тягучей деревенской жизни.
Пьеса у Чехова такая про неторопливое течение жизни, в которой у каждого свое место, своя роль, все расписано. А кого ни тронь как живая рана внутри у каждого свои страсти-мордасти, неутоленные желания. Стоит отвернуться как чинная старушка Войницкая (Ольга Барнет) выкинет какой-нибудь фортель, подтягивая палочкой к себе гамак. Зазеваешься и профессорская жена, слушая про страдания влюбленной Сони (замечательная Ирина Пегова), протащит ее за кусу через полсцены? А заклинания «Дело надо делать, господа!» это у них только чтоб внутренние страсти приглушить.
Если в этом красивом, крепком спектакле Карбаускиса еще один живой персонаж: Дом. Его свежевыструганные стены как кожа. Он занимает большую часть сцены, персонажи заныривают в него, выныривают. Шкаф вдруг сдвигается с места, прислушиваясь к актерам. И слова Астрова о том, что в человеке все должно быть прекрасно" проглатывает Дом: доктор шевелит губами за окном.
И в финале окна закрывают огромными ставнями, в одном окне еще видно Соню, которая говорит, хотя и не очень верит, про то, что будет еще «небо в алмазах». И когда уже все, никакой надежды, Дом слепнет, откуда-то на сцену проливается золотистый свет. Красивый, умиротворяющий, как течение той самой жизни, которая так часто кажется совсем пропащей.