Актриса театра и кино Ирина Мирошниченко неожиданно для себя стала героиней документального фильма «Женщины против мужчин», премьера которого состоялась на Первом канале в марте. Но оказалось, что преподнесенная зрителям история личной жизни актрисы не соответствует действительности. Поэтому Ирина Петровна нарушила обет молчания, который она хранила по отношению к журналистам на протяжении последних лет, и наконец-то рассказала о своих любовных романах, а также о том, как тяжело быть красавицей.
— Ирина Петровна, в свое время о вашем браке со знаменитым литовским режиссером Витаутасом Жалакявичюсом судачила вся Москва. Никому не хотелось, чтобы талантливая, красивая актриса вслед за мужем отправилась в Прибалтику. И вы предпочли остаться, отказавшись от своего счастья…
— То, что рассказали обо мне и Жалакявичюсе в фильме «Женщины против мужчин», не что иное, как чума. Во-первых, я не давала никакого интервью вообще, за меня весь текст кто-то придумал и озвучил. Во-вторых, я ни в коей мере не против мужчин, скорее, наоборот. В-третьих, мы расстались с Витаутасом вовсе не потому, что у нас не было детей, как утверждается в этом фильме. Жалакявичюс вообще никогда не заикался о детях, более того, я думаю, он не хотел иметь детей со мной. Ведь у него был ребенок и была семья, которую он ради меня бросил. Права народная мудрость, что на чужом несчастье своего счастья не построишь, и благодаря браку с Витаутасом я сполна убедилась в этом. Возможно, мы бы с ним и не дошли до загса, если бы вся Москва не гудела о нашем романе. А так нам ничего не оставалось другого, как пожениться. Правда, еще до свадьбы я очень сомневалась: хочу ли я быть с этим человеком или могу без него обойтись. Мы с Витаутасом очень быстро поняли, что «погорячились» связывать себя узами Гименея. Режиссер он, действительно, великий, только вот жить с ним не очень-то легко. Но мы расстались интеллигентно, сказав друг другу «нет», и все.
— Неужели Жалакявичюс так просто взял и отпустил вас?
— Тогда ходили разные слухи о нашем разрыве, вплоть до того, что он залепил мне пощечину на прощание, но этого не было. Я не позволяла ни одному мужчине со мной плохо обращаться. Если вдруг чувствовала холодок со стороны любимого человека, то уходила сама. Но что делать, если ты больше не «тонешь» в глазах вчера еще обожаемого человека, если его руки перестают тебя волновать, если ты больше не ощущаешь волшебства мира в его присутствии? Нередко сам человек не может объяснить, почему он разлюбил или его разлюбили. Если мы не может назвать истинную причину разрыва или развода, тогда как ее могут знать посторонние? Я никогда не рассказывала о своих мужьях и любовниках, потому что не хотела совершать предательство по отношению к ним. Только подлые или глупые люди рассказывают посторонним о своих интимных отношениях.
— А может, снявшись в картине Жалакявичюса «Это сладкое слово свобода», вы невольно накликали беду? Теперь вы точно знаете — какой у свободы вкус…
— Я никогда не рвалась в феминистки. Более того, у меня всегда была четкая позиция, что женщина должна быть под мужчиной. Несмотря на всю свою независимость, я умела быть ручной, нежной, ласковой. Мне не нравятся те женщины, которые режут правду в глаза мужчине, потому что это не умно. А к своей свободе я не стремилась.
— И по большому счету эта тактика — угождать мужчине — приносила свои плоды: главные роли в театре, покровительство режиссеров, не так ли?
— Я и сама всегда была «крутой», и работала как вол. Не поверите, но не могу вспомнить и половину фильмов, в которых снималась, потому что их было очень много. А театр, в котором я служу больше 40 лет? Сейчас молодые актрисы совсем другие — они легко могут бросить роль, родить ребенка, уехать на съемки фильма, тогда как раньше во МХАТе все было иначе. Для моего поколения играть на прославленной сцене было равносильно полету в космос. Легендарные артисты МХАТа — Алла Тарасова, Ангелина Степанова, Ольга Андровская, Борис Ливанов, Алексей Грибов — были пригвождены к сцене. Грибов пережил инфаркт во время спектакля, но доиграл его до конца. Причем такая самоотверженность со стороны артистов была правилом, а не исключением. Возможно, мне следовало бы поберечь себя, но жизнь уже прошла, как говорил один из героев Чехова.
— Ирина Петровна, а молодые актрисы театра прислушиваются к вашим замечаниям?
— Когда я поступила в труппу театра, знаменитые актрисы — и Тарасова, и Андровская — меня постоянно учили, как надо говорить, как вести себя, как одеваться. Им не нравилась моя челка, которая нависала на глаза, мои длинные волосы, джинсы… Я все время слышала наставления: «Ира, будь строже, глубже, лаконичнее». Борис Ливанов ругал меня за ужимочки, за кокетство. Я пыталась следовать их советам, хотя в душе считала их несколько старомодными. Теперь я кажусь старомодной для молодых актрис.
— Раньше вы были первой актрисой Олега Ефремова, тогда как у нынешнего главного режиссера театра — свои любимые актрисы. Вам обидно, что все так изменилось?
— Никаких обид нет. Олег Павлович Табаков — чудный человек: добрый, порядочный, умный, и я это говорю без всякого лукавства. При его руководстве МХАТ стал менее политизированным театром, очень живым, разнообразным, современным. Табакову удается сочетать в себе почти невозможное — талант художника, творца и организаторские способности. В театре готовятся 15 спектаклей, а выходит всего 5. Олег Павлович отбирает премьеры очень строго. Всем советую посмотреть спектакль «Последняя жертва», в котором замечательно играют Олег Табаков и Марина Зудина. Может, ее героиня уступает героине Алле Тарасовой, тем не менее это очень талантливая работа.
— Ирина Петровна, какую из своих ролей вы считаете самой удачной?
— Роль Елены Андреевны в картине Андрона Кончаловского «Дядя Ваня». На эту роль претендовала замечательная актриса Елена Соловей, но режиссер предпочел меня. За свою творческую жизнь я переиграла всего Чехова, но тогда это было в первый раз. Благодаря фильму «Дядя Ваня» я первый раз в своей жизни увидела Париж, о котором мечтала с детства. Я была девочка из бедной семьи, но мама хотела, чтобы ее дочь читала стихи Бодлера в подлиннике, и в молодости я замечательно знала французский язык. Правда, тогда в Париже у меня украли кошелек с деньгами и билетами, чего я никак не ожидала от этого прекрасного города.
— У парижанок вы уловили шарм и шик, который стал частью вашего имиджа?
— У меня московский шик, который ни в чем не уступает французскому. Коренные москвички, к числу которых я принадлежу, такие стильные штучки, что затмят любую парижанку. Мужчины постоянно испытывают на себе силу московского шарма…
— Шарм — это нечто неуловимое, ускользающее, тогда как красота — объективная реальность. Трудно быть красавицей, обладающей еще и шармом?
— Я никогда не считала себя красивой, но очень хотела ею быть. Красота всегда вызывает зависть и поэтому очень осложняет жизнь. Но сейчас меня беспокоит уже не моя красота и даже не желание ее сохранить, а мысль, как достойно встретить старость. Я категорически против пластических операций, в результате которых перекашивается, искажается лицо, и только. Ведь какими бы волшебниками ни были хирурги, молодость они все равно не вернут. А разве приятно смотреть на себя в зеркало и видеть чужое лицо? Я считаю, что стремление помолодеть с помощью пластики — это все от лукавого.
— Вы не боялись предстать на экране дурнушкой?
— В фильме «Жаба» я сыграла журналистку, которая пыталась покончить с собой. И я так изуродовала свое лицо, что меня никто не узнавал. Но мой эксперимент очень не понравился зрителям. После этого неудачного опыта я поняла, что артист должен соответствовать тому, что от него ждет публика.
— Ирина Петровна, не жалеете о том, что не познали радости материнства?
— Разумеется, жалею, но ничего уже не вернешь. Я в течение 16 лет играла Машу в спектакле «Три сестры», поэтому не позволяла себе рожать. Если бы я начала жизнь сначала, то в первую очередь стала бы матерью.
— Почему вы так мало снимаетесь в кино?
— Я сделала первый шаг в сегодняшний кинематограф — снялась в сериале «Капитанские дети», который сейчас идет по Первому каналу. Что же касается серьезного кино, то оно не обращает на меня внимания. Но я к этому отношусь легко: не нужна — значит, не нужна. Ведь насильно мил не будешь. Хотя это не означает, что я осталась без работы. У меня есть МХТ, в трех спектаклях которого я сейчас играю (в том числе и в «Тартюфе»), я участвую в антрепризном спектакле —«Безумство любви» и выступаю с концертами. Так что при желании работу всегда можно найти.
— Работу найти не трудно, а как быть с любовью?
— Я всегда была влюбчивой и не утратила этой способности по сей день. Правда, когда наступает момент прозрения и ты видишь, что твой король — голый, начинаешь тихо его ненавидеть, превращаясь при этом в злую ведьму. В этом состоит парадокс любви.
