Вишневый сад давно вырублен, имение, прекраснее которого нет ничего на свете, если и было куплено, давно брошено за ненадобностью (то ли пропал Лопахин, то ли в Париж рванул за Раневской, но дач точно не настроил, бизнес не сделал — затосковал). Потерял его, впрочем, как и всю Россию. Уж простите за эту рифму — Чехов давно читается как единый мегатекст.
Вся сцена завалена каким-то буреломом — пни, ветки, сучья. Из них в углу свалена большая куча, прислонившись к некогда красивой, а нынче обветшавшей ограде. Художник Александр Боровский (сын) продолжил дело художника Давида Боровского (отца), силами которого на этой же сцене, но тридцатью тремя годами ранее была выстроена прекрасная усадьба с первыми признаками намечающегося распада.
Нынешний Иванов (Андрей Смоляков) взялся однажды за непосильное дело — обустроить если не Россию, то хотя бы маленький ее клочок. Иванов Смоктуновского на этой сцене благородно задыхался от однообразной духоты. Иванов Смолякова тридцать три года спустя вроде бы увидел какой-то шанс иной жизни и схватился было за него… Тщета усилий очевидна сразу — нет на сцене того места, куда можно было бы стащить весь этот хлам. Сколько ни потрать сил и ни вбухай средств, никак не расчистить этот заколдованный дикий лес, откуда уйти невозможно.
Другие живут — притерлись. Женщины рвут в клочья платья и страсти. Сарра (Наталья Рогожкина) упивается оскорбленной гордостью. Саша (Наталья Швец) упивается невыполнимостью своей миссии — спасти благородного человека от самого себя. Им бы познакомиться поближе — вышли бы закадычные подруги. Мужчины привычно вскидывают ноги, перешагивая через пни лихой полупьяной походкой — точно цапли спешат по делу. Бесконечный пошленький мотивчик на два такта и два аккорда стимулируют их маршировать бодрее.
Но именно там, где меньше всего этого ждешь, Бутусов резко ломает привычные рамки. Кажется, ни в одном «Иванове» не было такого страдающего доктора, как герой Павла Ворожцова. И такого пронзительного Лебедева, как герой Игоря Золотовицкого. Никто из режиссеров до сих пор не «увидел» его среди чеховских персонажей. И дорвавшись наконец до Чехова, актер вложил столько душевной мощи, любви, широты и страдания в этого никчемного, как мы привыкли думать, человека, что ком застревает в горле.
А Иванов не марширует: сорвался — психологически, психически. Вогнал себя в депрессию, монотонную, как зубная боль, как мигрень, когда пошевелиться лишний раз страшно. Одно из ее признаков — навязчивое ожидание смерти, которая решила бы разом все проблемы. Из рук Иванов не выпускает пистолет — надежное средство «умереть, уснуть — и видеть сны».
Пустив историю своего героя вспять — от несостоявшейся свадьбы до первой сцены, когда больная жена еще не предана, а затем еще дальше, за рамки чеховской истории, когда энергичный Иванов еще пытается обустроить жизнь вокруг, еще таскает непосильную ношу, — Бутусов точно заставляет его искать ту точку невозврата, когда «душу живу» в себе больше не воскресишь. Даже если висящее на стене ружье так и не выстрелило.
