Режиссеры | Разбитые фонари Датского королевстваМарина Квасницкая, Россiя, 19.01.2006 Московский художественный театр разрешился постановкой питерского режиссера Юрия Бутусова «Гамлет». Зрители напряженно ждали выхода актера Михаила Трухина в роли Гамлета, лучшей роли мирового репертуара. Уж очень не вязался имидж смышленого мента из «Улиц разбитых фонарей» с мощным интеллектуальным героем трагедии Шекспира.
Сомнения были и у руководства театра, но Бутусов настаивал и оказался прав. Прав и в том, что не стоит загонять хорошего актера в рамки сериального образа; и в том, что отблеск этого образа оказался очень уместен для такого Гамлета. Этот Гамлет проще, роднее. Отнюдь не принц, не красавец и почти подросток.
Режиссер порой излишне старательно дегероизирует принца датского — он и тушенку ест из жестяной банки, и мочится в ведро, оставленное его отцом-призраком, и произносит монолог, будучи перемазан в кондитерском креме. Смешно, но никто его в торт головой не макал, он сам себя сделал клоуном. Клавдий лишь выложил крем на блюдо, мол, что с ним, со щенком, возиться, он и сам себя дискредитирует, и оконфузится. Умный, гад!
Вообще, клоунские приемы преследуют весь спектакль. Чарли Чаплина здесь вспоминаешь без конца: его знаменитая шляпа- котелок будет в руках у каждого, когда герои в цирковом параде-алле пройдутся, поигрывая шляпами на трости. Полоний в исполнении Пореченкова — вообще придворный шут в красных башмаках. Бутусов открывает трагедию Шекспира ключом Ионеско, рассматривает ее как драму в театре абсурда. Но, как известно, и Чехова называли корифеем театра абсурда, ведь вершина психологической драмы в чем-то ему сродни. Спектакль сделан в клиповой эстетике — действие движется скачками, явь путается с вещими снами, словно монтировал эпизоды человек с такой же импульсивной природой, что и главный герой. Многие логические связки зашифрованы и требуют разгадки. Вообще спектакль получился скорее интеллектуальной головоломкой, чем трансляцией заезженных монологов, которые все театралы знают наизусть.
Безумно интересно распутывать клубок взаимоотношений между Гамлетом, Клавдием и Полонием. Это трио первым появляется на сцене. Михаил Трухин, Константин Хабенский и Михаил Пореченков — три прекрасных питерских актера, которых связывает не только дружба, но и трудный опыт завоевания московской сцены. И шлейф восприятия этой тройки друзей очень точно ложится в концепцию спектакля: и здесь они — три друга, люди одного возраста и одного клана. Они выходят в вывороченных тулупах, эти три мужика с рогатинами в руках, они вышли, как на медведя, навстречу Призраку, ведь это их общий враг. Они и к жизни подходят с одинаковым фатализмом, твердят одни и те же слова: «Главное, всегда быть наготове. И будь что будет!»
Режиссер рассматривает историю о «хорошем» принце как историю о трех Гамлетах: один под ударами судьбы впал в клоунаду, другой стал злодеем. А Гамлет все время примеряет на себя их маски. Он унаследует от Полония его красные ботинки и будет ерничать вволю, он встретится с призраком Офелии и так же будет маяться совестью, как Клавдий, ведь он сам косвенный виновник ее смерти.
Константин Хабенский (Клавдий) играет человека, почти с первобытной новизной открывающего понятие совести. Вот убил брата, а не знал, что проклятая совесть не даст никакой радости, замучает до смерти. Кстати, интересной придумкой режиссера стал тот момент, что оба — и король, и королева — лишены корыстолюбия. Никаких броских королевских нарядов и украшений нет и в помине. Они совершают свой грех, ослепленные только любовью. Как здорово придумана еще одна деталь — Клавдий мается угрызениями совести, как болью в ухе! Ведь яд сопернику он влил именно в ухо. А в сцене «Мышеловки», когда он смотрит спектакль, напоминающий его же собственный план убийства, театрализованная смерть жертвы выглядит издевательски — это новогодний фейерверк. Летит конфетти (в спектакле этот карнавальный атрибут всегда сопровождает момент смерти) и попадает Клавдию в ухо. Он с мистическим ужасом пытается его вытрясти. Да куда там! Наивный, он никак не ожидал подвоха и на спектакль заезжих актеров пришел с лицом ребенка, ожидающего чудесного представления. Он и сидит-то, открывши рот, даже и не в первом ряду, а вплотную к сцене, чтобы не пропустить интересного. А тут? «Пошли прочь!.. На воздух?» — говорит сдавленным голосом Клавдий-Хабенский. Он сломлен от бессильной злобы и почти теряет рассудок. Эта сцена сделана очень мощно. И если есть театралы, которые по старой русской традиции приезжают посмотреть на одну сцену в любимом спектакле, то сцена «Мышеловки» того заслуживает.
В финале 1-го акта зрителя ждет еще одна сильная сцена — король молится о спасении души. Белый крест нарисован на изнанке разделочного стола. И эта молитва в равной степени и ерническая и отчаянно исповедальная. Подкупает его трезвость самооценки: «За что прощать того, кто тверд в грехе?» Тут подходит Гамлет, этот мелкий гаденыш, как воспринимает его Клавдий, и нахально тушит свечу. Отчим хватает его за галстук. Сцена в духе черных комедий Тарантино. Очень смешная и пронзительная.
Роль Клавдия — одна из лучших в этом прекрасном актерском ансамбле. Актер играет человека, сознательно избравшего путь порока как единственный путь к жизненному успеху. Вообще в последних постановках этой трагедии на мировой сцене роль Клавдия стала выходить на первый план. Очевидно, героем нашего времени становится человек действия, пусть даже и порочного. Время неврастеников прошло.
На фоне прекрасной работы Хабенского роль Михаила Трухина отнюдь не померкла. Он одинаково хорош и в острых интеллектуальных метаниях, а в сцене с призраком Офелии так же пылко играет любовь. Актер не суетится, доказывая, что имеет право на эту роль. Его отчаянная попытка сорвать с себя клеймо сериального героя проявляет себя лишь в одном — он нигде не экономит свои силы, как делают порой многие маститые. Результат налицо — такого нервного и темпераментного Гамлета еще и поискать надо.
Отдельно хочется сказать о женских ролях. Рисунок роли Офелии задуман режиссером гораздо интереснее, чем само его исполнение актрисой Ольгой Литвиновой. Поначалу безликое существо, возлюбленная главного героя обретает вдруг характер. И если в начале истории ее просто подкладывают принцу, словно скидывали разменную карту в этой королевской игре, то в сцене «Мышеловки» в ответ на его «приколы» она ответит своей игрой. Это уже не бледная моль, а экстравагантная зрелая женщина в стариковских, почти бутафорских очках, которая ведет себя вызывающе, прикидываясь шлюхой, в ответ на «бредовые» рассуждения жениха о несовместимости добродетели и красоты. Но и она потом ломается и становится жертвой в интриге, затеянной Гамлетом. Красиво придумана сцена сумасшествия: Офелия рвет свое платье на лоскуты, воображая их цветами. Когда же она является принцу в виде призрака, то, к сожалению, актриса присутствует здесь лишь в качестве статистки, чтобы Гамлету было кому адресовать свой повторный монолог «Быть или не быть?»
Роль Гертруды в исполнении Марины Голуб незаслуженно недооценена критиками. Актриса долго шла к такой сильной роли, исполненной лаконичными средствами. Это тихая, но глубокая трагедия женщины и матери. В рисунке роли мало эффектных мизансцен, темпераментных монологов. Да и на авансцену актриса выходит редко. Она все время в глубине, но за ней следишь, не отрываясь. Актрисе достаточно изменить прическу и горделивую осанку на ссутуленные плечи старухи — и ее чувства понятны. Она очень точно обозначает возраст королевы — это женщина бальзаковского возраста, переживающая последнюю и яркую любовь к юному Клавдию. В начале спектакля она откидывает прядь волос, уложенных, как у Катрин Денев, небрежной женственной волной — и образ готов. В финале это уже не женщина, а старуха с трясущейся головой. Болезнь Паркинсона получает и ее супруг. Они одинаково страдают под гнетом вины, но каждый в своей ауре — общее горе лишь отдаляет их друг от друга. По мысли режиссера, порок иссушает и старит их обоих. И оба они расплачиваются за грехи сполна. Гертруда пьет отравленный кубок сознательно, как это сделала бы самоубийца.
И таких интересных придумок режиссера в спектакле много, как россыпь драгоценных камней. И то, что призрак отца под покровом ночи, рассказывая Гамлету страшную тайну, кормит его печеной картошкой; и то, что они оба запускают воздушного змея, демонстрируя зрителям модель самых нежных отношений отца и сына. И то, как с щемящей грустью играет Клавдий на трости, как на саксофоне. И то, как Гамлет убивает своих врагов, словно во сне, высыпая на голову ведро цветного конфетти: ведь ему легче быть убитым, чем убивать самому.Пресса Два по 125, Эсфирь Штейнбок, Коммерсантъ, 21.10.2023 Контрабас, Ольга Фукс, Exclusive, № 2, 05.2014 Петушиные бои, Кристина Матвиенко, Петербургский театральный журнал, № 43, 2006 | |
