Александр Яковлевич Головин

(17.2.1863, Москва — 17.4.1930, Детское Село)

Живописец, театральный художник. Народный артист РСФСР (1928).

В 1881— 1889 гг. учится в Училище живописи, ваяния и зодчества (Москва). По окончании занимается декоративноприкладным искусством, станковой и монументальной живописью. С 1898 г. участник выставок “Мира искусства” (портреты, натюрморты, эскизы декораций и костюмов). В этом же году оформляет свой первый спектакль — оперу А. Корещенко “Ледяной дом” на сцене московского Большого театра. В 1901 г. становится декоратором императорских театров Петербурга, где создает декорации для оперных, балетных и драматических спектаклей. В 1908—1918 гг. основные работы в Александринском и Мариинском театрах осуществил с В. Э. Мейерхольдом (среди них “Дон Жуан” Мольера, “Гроза” Островского, “Орфей” Глюка, “Маскарад” Лермонтова) — всего 16 спектаклей с Мейерхольдом.

Театральное творчество Головина отмечено постоянством принципов и способностью понимать и обогащать замысел режиссера. Спектакли решал без особо сложных планировок, системой живописных панно, занавесов, кулис, задников, сохраняя узнаваемость живописной манеры с ее узорчатостью, орнаментализмом. Безошибочно использовал сценическое пространство. “Несмотря на то, что его эскизы производят впечатление перспективно построенных, — писал И. Я. Гремиславский, — они на самом деле представляют какие-то системы отдельных развернутых плоскостей”. Обладая безупречным чувством стиля, Головин великолепно воссоздавал особенности предшествовавших театральных систем, никогда не прибегая к копированию реалий ушедших эпох, но сочиняя архитектуру, костюмы, мебель, аксессуары в избранной стилевой тональности. Тщательно следил за точностью исполнения своих эскизов.

В МХАТ Г. оформил два спектакля — “Женитьбу Фигаро” (1927) и “Отелло” (1930), работа над которыми велась в особо сложных обстоятельствах. Головин был тяжело болен и не выезжал из Детского Села. Единственная встреча с Станиславским состоялась в 1925 г. в Одессе, где они договорились о совместной работе. Все режиссерские указания, просьбы, пожелания по “Женитьбе Фигаро” художник получал из писем Станиславского или от его секретаря Р. К. Таманцовой и зав.постановочной частью театра И. Я. Гремиславского, который также неоднократно приезжал к Головину, привозя ему конкретные указания режиссуры, планировки и увозя в Москву эскизы художника.

Станиславский желал театральной праздничности декорации, но опасался нарядности и изысканности, свойственных творчеству Головина, неоднократно передавая ему соображения об “общем плане постановки, то есть простонародной, а не придворной комедии” (письмо И. Я. Гремиславского от 2.6.1926). В свое время Станиславский категорически не принял “Женитьбу Фигаро” в интерпретации Камерного театра (постановка А. Таирова, художник С. Судейкин), где “демократия заменена торжеством утонченного аристократизма”. Режиссер добивался от художника контраста богатства и бедности, безумной, бессмысленной роскоши дворца и его задворок, куда он настойчиво просил переместить сцену свадьбы Фигаро и Сюзанны (Головину пришлось переделывать эскиз). Головин на лету схватывал режиссерские идеи, чем поражал Станиславского. Эскизы декораций и костюмов, привезенные Гремиславским, произвели, как он писал, ошеломляющее впечатление. “Константин Сергеевич не раз повторял [актерам]: вы понимаете, как надо играть в таких декорациях?.. Я же должен испепелить всех, чтобы добиться игры, достойной головинских декораций” (письмо от 3.11.1926). Договорившись делать не “карменистую”, а “французистую Испанию”, Головин одел сцену в полосатые кулисы, арлекины и падуги, вкомпоновав изысканно разработанные интерьеры. Смена декораций происходила на глазах у зрителя (Головин применил здесь крайне редко используемый им вращающийся круг сцены). Ночная сцена в саду вся шла на вращении круга, подававшего на первый план очаровательные боскеты, беседки, фонтаны. Великолепие декораций поддерживалось и обогащалось великолепием костюмов, к изготовлению которых была привлечена знаменитая московская портниха-художница Н. П. Ламанова.

В период подготовки “Женитьбы Фигаро” Станиславский договорился с Головиным о совместной работе над “Отелло”. Здоровье Головина ухудшалось, контакты с театром осуществлялись по-прежнему через И. Я. Гремиславского, который проявлял невероятную деликатность и внимательность. Положение осложнялось тем, что здоровье не позволяло и Станиславскому активно заниматься спектаклем (по его режиссерскому плану постановку осуществлял И. Я. Судаков, Станиславский спектакля так и не увидел). Не все в режиссерских предложениях устраивало Головина. К тому же вместо планировок Станиславского ему пересылали макеты, сделанные по указаниям режиссуры В. А. Симовым, хотя трудно представить себе более несовпадающих художников. Узорчатые, импозантные эскизы Головина несли на себе печать его мастерства, его стиля, великолепны были костюмы (как всегда), но события не произошло. Через месяц после премьеры Головин скончался. И права М. Н. Пожарская, которая в своей книге “Александр Головин” (М. , 1990) пишет: “Не хочется и не нужно в “Отелло” видеть финал творчества Головина. Оно закончилось аккордом радостных созвучий “Женитьбы Фигаро”.
Головин поставил свое блистательное живописное мастерство не над театром, не рядом с ним, а добровольно и искусно подчинил сценическим задачам, не потеряв при этом своего художнического лица, своего живописного величия. Вероятно, именно поэтому В. В. Дмитриев, не являвшийся учеником Головина и прямым продолжателем его школы, писал о нем, что он является “отцом современного театрально-декорационного искусства”, “первым подлинно театральным художником”.

А. Михайлова