Московский Художественный театр отмечает свое 110-летие. Торжества по поводу этой не совсем круглой даты прошли скромно — не в пример 100-летию, которое отмечалось громко и широко. Художественный театр по-прежнему считают в России и академией, и форпостом, и национальной гордостью, и даже неким оплотом славных традиций, хотя последние претерпели весьма заметные метаморфозы. Об этом мы беседуем с историком театра, профессором, многие годы прослужившим в Художественном театре, ректором Школы-студии МХАТа Анатолием СМЕЛЯНСКИМ.
- Анатолий Миронович, вы как-то сказали, что МХТ «генетически заряжен на то, чтобы быть зеркалом страны». Насколько верно это зеркало?
— Ну, это, конечно, некая метафора, не более того. Но так это бывало много раз в нашей истории. Это значит, что в какой-то степени состояние Художественного театра, его репертуар, уровень актерского искусства соответствовали и соответствуют тому, что представляют собой люди современной России — их мысли, способ поведения и речеговорения. Когда в 1937 году (не лучший год в нашей истории) МХАТ отправился на гастроли в Париж, Сталин лично участвовал в отборе спектаклей. Там была целая история, даже сняли с работы, а потом и посадили директора театра, Михаила Павловича Аркадьева, за то, что он дал в «Правде» неправильную информацию о гастролях. Сначала хотели повезти «Дни Турбиных», потом передумали, потому что «МХАТ — это зеркало», а «Турбины» не могли быть таким «зеркалом». Повезли «Анну Каренину», «Любовь Яровую» и «Врагов», которых считали абсолютным зеркалом. Легендарный художник дореволюционного Художественного театра Мстислав Добужинский, оформлявший когда-то «Месяц в деревне», посмотрел в Париже на «Анну Каренину», потом зашел за кулисы и заметил актерам, что у них в костюмах целый ряд вопиющих нарушений против исторической точности. На что ему кто-то из актеров ответил: «Мстислав Валерианович, ну что вы с такими пустяками, кому это в России сейчас важно?» Вот тогда Добужинский записал: «Старый Художественный театр кончился. Его больше нет». В этом смысле я бы сказал, что Художественный театр генетически заряжен на зеркальность.
- Что же сегодня отражает МХТ?
— Вероятно, он также на распутье, как и наша страна: образ нынешнего МХТ двоится, троится, четверится, как и образ России сегодня. Некоторые шутливо, некоторые издевательски называют МХТ «супермаркетом», намекая на то, что здесь «все есть». МХТ, может, и супермаркет, но особого рода. В Художественном театре всегда думали о том, что наряду с пьесой высочайших художественных достоинств должен быть спектакль «летнего характера». Считалось, что к лету надо ставить пьесы более облегченные, потому что публика на исходе сезона устает, ей хочется посмотреть что-то более веселое. И создатели Художественного театра относились к этому с улыбкой, понимая несовершенство этих постановок, но считая, что в том великом театре такой «продукт» тоже необходим. Были подписчики, были ложи у богатых людей, была определенная система отношений с публикой, определенная финансовая система, были вкладчики. Сейчас нет вкладчиков, да и системы уже нет. Но есть новая публика.
- Какой он, на ваш взгляд, современный зритель Художественного театра?
— Олег Табаков часто отмечает, что если и появился русский средний класс, то он приходит сюда, в Художественный театр. МХТ отражает и вкусы среднего класса, часто несовершенные, и потребности, надеюсь, российской интеллигенции. В репертуаре Художественного театра есть и «Белая гвардия», и «Тартюф», которые рассчитаны на совершенно разного зрителя — по крайней мере, исходя из того, как это сделано. В то же время есть и «Номер 13», и «Примадонны», открыто ориентированные на коммерческий успех. И это тоже смотрит часть современной публики, часть той России, которая хочет «веселиться и отдыхать». Но в репертуаре МХТ есть и глубокий, серьезный спектакль «Господа Головлевы» с Евгением Мироновым, пользующийся повышенным спросом элитной части московского населения. В этом смысле МХТ отражает современную Москву, если не Россию, видит расслоение в интеллектуальных возможностях своей публики. За несколько лет кардинально изменилась ценовая политика — это тоже «зеркало». Да, в МХТ есть дешевые билеты для студентов, но есть и чрезвычайно дорогие, и это расчет на тот класс, который способен, а главное — готов покупать билеты по астрономическим ценам. Все это — знаки новейшего времени. Я не социолог и не умею эти знаки читать, тот, кто хочет, может это интерпретировать. Напомню, что неслучайно Табаков чаще всего именует себя не худруком, а кризисным менеджером, и это тоже случай переходного времени. В последний месяц его самоопределение совпало с ключевым словом мировой и нашей ситуации: кризис.
- Вы в своем цикле «Тайны портретного фойе», который к 110-летию МХТ показывает телеканал «Культура», рассказываете о родоначальниках театра — Станиславском и Немировиче-Данченко. Как вы думаете, Табаков как руководитель МХТ ближе к Станиславскому или Немировичу-Данченко?
— Скорее, он ближе к «Немировичу без Станиславского». Ведь во второй половине 30-х Станиславский порога советского МХАТ не переступал. Театр вел Владимир Иванович, вел очень уверенно и властно, с полным пониманием и художественных, и политических, и всяких иных задач. Хотя, конечно, он выпустил «Анну Каренину», поставил легендарные «Три сестры». У Табакова еще более сложная ситуация: он ведь в нынешнем МХТ не ставит. Он - первый артист и продюсер. Вот такая модель. Чем он занят? Я бы сказал: селекцией всех наличных режиссерских сил страны (а сейчас и других стран, потому что среди разных наших кризисов один из самых острых для театра — кризис режиссуры). И он приглашает режиссеров не по принципу «ты мне близок и поставь то, что я захочу». Приглашает иногда и не близких, но талантливых, в надежде что талантливый человек привнесет что-то важное в МХТ переходного периода. У нас ведь три сцены, плюс родственная «Табакерка». Актеры постоянно перетекают туда-сюда. Основная сцена — почти на 900 мест, и это диктует определенные эстетические требования, особые отношения со зрителем. Есть зал на 200 мест, есть на 100 мест, и это все разные МХТы! Для нормального драматического театра идеальный зал — 500 мест, а такой сцены у нас нет. Сейчас Олег Табаков живет мечтой о филиале (если будем живы), как раз напротив МХТ в Камергерском обрести вот такую идеальную сцену для драматического театра. Но тут много, как вы понимаете, сложностей. Иногда мне кажется, что все это немыслимо осуществить в пределах его (и моей) жизни, но Табаков часто мои мрачные прогнозы опрокидывал. Так что «е.б.ж.», как говорил классик.
