Фестиваль «Черешневый лес», финансировавший три чеховские постановки совместно со столичными театрами, после «Чайки» Кончаловского показал во МХАТе им. Чехова «Дядю Ваню» (проект «Табакерки»). Обнаружилось, что счет 10:1 в пользу последнего. И что такого отвратительного Табакова (точнее, его героя) отечественные подмостки не видели очень давно.
Эффектный огромный деревянный дом, которому уже хочется аплодировать, занял всю сцену (художники Олег Шейнцис и Алексей Кондратьев). Восемь высоких окон по фасаду, их то открывают, то закрывают, обнаруживая… невероятно мучительную тоску и скуку.
— Я живу как в склепе, — плачущим голосом говорит профессор Серебряков (Олег Табаков) и сквозь окно, на котором пузырьки с лекарствами, смотрит в зал, где на лучших местах вплоть до амфитеатра — VIP-персоны от московского бизнеса, театральной богемы… Способны ли они понять то, о чем писал Чехов в позапрошлом веке? О том, как провинциальная мелкомасштабная жизнь заедает и убивает человека благородного или просто с доброй душой и светлыми помыслами.
— Неблагополучно в этом доме, — повторяет несколько раз молодая жена профессора Елена (Марина Зудина).
Неблагополучие за струганными досками и высокими окнами — вот, пожалуй, что главное вынес на сцену молодой режиссер Миндаугас Карбаускис. То, что нельзя потрогать руками, но что делает жизнь невыносимой, он попытался соткать прежде всего из музыки. И только звуки, похожие на унылую капель (Гиедрюс Пускунигис), от пьяно переходят в форте. Но что так звучит поэтично, на самом деле затормаживает темп игры, который был явно посажен вначале. Но несет назревающий взрыв в благородном семействе.
Поначалу даже кажется, что режиссер не вмешивается в действие, не оживляет его современными приемами. Кажется, что он желает сохранить чистоту классической постановки в духе старого доброго театра. И вдруг легкий живописный намек: в окне две грации — тонкая, в кружевных платьях Елена Андреевна и плотная, с большой грудью и двумя длинными косами Соня (Ирина Пегова), безвкусно и невзрачно одетая. А чуть раньше — еще один живописный прием, на этот раз дуэт — доктор Астров (Дмитрий Назаров) и Соня. Причем на фразе, ставшей слоганом: «В человеке все должно быть прекрасно», — доктор закрывает створки, а развитие тезиса насчет прекрасного уже идет беззвучно за стеклом.
Бикфордов шнур по воле литовца тлеет медленно, но взрыв производит страшный и комичный одновременно. Тихий и сдержанный до того дядя Ваня (Борис Плотников) в приступе бешенства пытается из двустволки пристрелить Серебрякова. Перепуганный насмерть профессор носится по сцене, как трусливый мальчишка, осознавший, что будут бить за дело. Причем этот забег довольно крупного Табакова — та уникальная пластическая краска, которая выдает характер лучше всяких слов.
Тут следует сказать, что такого отвратительного Табакова, точнее его героя, отечественные подмостки давно не видели. Просвещенного циника, а проще сказать — подлеца, он сыграл очень тонко, обаятельно и даже трогательно. С одной стороны — пузыречки с лекарствами, подагра и любовь к искусству, с другой — бездушие, эгоизм… Безусловно, это лучшая работа артиста за последние годы.
«Дядю Ваню» играют силами сборной аж трех театров — МХАТа, собственно «Табакерки» и «Мастерской Петра Фоменко». Блестящая Соня в исполнении Ирины Пеговой — чистота с детской наивностью и прямодушием. Трогательный в своей беспомощности и запойности Вафля (Сергей Беляев). Самая молчаливая роль у Ольги Барнет (Войницкая), но именно ее сцены заканчиваются аплодисментами. Дмитрий Назаров в роли доктора Астрова любопытен, но больше производит впечатление мастера, который пытается усмирить свою роскошную характерную стихийность ради героического начала. Марина Зудина в этом сезоне, кажется, вполне успешно переходит на амплуа героинь. И, наконец, нянька Марина — Наталья Журавлева — камертон сценической правды всей компании. И все-таки благодаря Борису Плотникову понятно, почему чеховская пьеса называется «Дядя Ваня», хотя он у автора все больше в тени. Тонкий рисунок мощной роли.
Финальная сцена — апогей живописных изысканий Карбаускиса. Окно. Притворена одна створка. Соня, положив голову на руки, говорит дяде Ване, который не виден, про небо в алмазах, про песни ангелов, лучшую жизнь и про то, что «мы отдохнем». Грандиозный художник Дамир Исмагилов так выставил свет, что сцена эта тонет в золоте, как на полотнах фламандцев. Финал решает Пегова — ее странный голос, манера говорить — и музыка. Впервые за весь спектакль капельная унылость перерастает в свет, который растет и набирает.
