Вот уже вторую неделю в Перми идут спектакли московского Театра под руководством О. Табакова, и каждый вечер целеустремленные толпы людей спешат к зданию областного театра драмы, чтобы… Развлечься? Испытать потрясение? Пожить хоть вечер другой жизнью? Это уж кому что удастся. А театр предлагает все варианты…
Гастроли открылись мюзиклом «Страсти по Бумбарашу». В отличие от фильма, основательно порубленного тогдашней цензурой, в театре перед нами полная авторская версия Ю. Кима с музыкой В. Дашкевича. В этом как будто наивном, как будто легкомысленном лубке, поставленном засл. арт. РФ В. Машковым, на самом деле пародируется наша история и еще раз развенчиваются наши героические мифы да заодно и сценические штампы. Пятнадцать человек изобразили всю гражданскую войну. И не понадобилось выпускать «двести человек из левой кулисы, триста из правой». Тремя штрихами изображены белые — пистолет у виска, бильярдный стол, офранцуженный русский. Тремя штрихами — красные: Чапаев в бурке, пулемет, барабан.
Отдельное спасибо за Василия Ивановича в исполнении засл. арт. РФ В. Александрова. Братья Васильевы, конечно, перевернулись бы в гробу, увидев такого Чапая. Он трогательно мал в своей непомерной бурке, и таскают его за собой красные как древнего божка, которого ни врагу оставить, ни бросить никак нельзя. У бандитов, естественно, роковая женщина — атаманша Софья Николаевна (засл. арт. РФ О. Блок-Миримская): чемодан с краденым, много самогона. Впрочем, напиток у всех один.
В этом спектакле все пригнано, все ладно, все выверено: режиссура Машкова, лаконичная сценография А. Боровского, выразительная хореография А. Сигаловой, прекрасные актерские работы Е. Миронова (Бумбараш), В. Егорова (Левка). Когда-то Немирович-Данченко, увидев «Ромео и Джульетту» в постановке А. Попова, заметил, что у артистов МХАТа сердце бы физически не выдержало такой нагрузки, какой требовала режиссура Попова. Боюсь, что многим пермским актерам для того, чтобы сыграть такой спектакль, тоже потребовались бы дополнительные физические тренировки.
Развлекали зрителя забавной пьесой А. Де Бенедетти «Сублимация любви». Табаков играл в полсилы, предоставляя поле битвы молодым: Виталию Егорову и засл. арт. РФ Марине Зудиной. В результате история из жизни преуспевающего депутата итальянского парламента, обнаружившего под своим диваном начинающего голодного драматурга, превратилась в очень русскую историю о том, как молодой талант не может пробиться, а молодая интеллектуалка, стильно сыгранная Зудиной, на самом деле нормальная женщина. Честно говоря, этот спектакль не стоило бы везти так далеко. Прописка у него все-таки, как минимум, столичная. Хотя благодаря талантливому исполнению В. Егорова через хитроумную итальянскую историю пробивается тема, важная для этого театра во всех его спектаклях. Это молодость, вступающая в жизнь и находящая себе опору с присущими ей эгоизмом и наивностью.
Наиболее программным в этом смысле является спектакль по роману Гончарова «Обыкновенная история» в старой инсценировке В. Розова. То, что именно Розов когда-то сделал ее для своего любимого театра, — это очень немаловажно. Вырастающие мальчики — это его главная тема в драматургии.
«Обыкновенная история» в актерской судьбе О. Табакова имеет продолжительность жизни целого поколения. В 1966 году в спектакле «Современника» он играл Александра Адуева, молодого провинциала, приехавшего покорять столицу. Роль его респектабельного дядюшки исполнял Михаил Козаков. Он был еще молод для старого циника, поэтому была в нем некая нарочитая брюзгливость, довольно быстро ставшая одной из излюбленных красок этого артиста. Олег Табаков, бывший почти ровесником своего коллеги, смотрелся совсем юным мальчиком, как будто только что явившимся из розовских пьес. Он сыграл тогда страшное преображение человека, не сломавшегося, но приспособившегося. И сделавшего это с пугающей быстротой. Как, откуда появлялась вдруг сытая морда, куда девались порывистость движений, пылающий взгляд? Это было ужасное превращение. Табаков, может быть, и не заглядывал так далеко, но сыграл тогда судьбу поколения. Не своего, не «шестидесятников», а следующего, делавшего карьеры и карьерки в семидесятых, восьмидесятых. Это был спектакль, предупредивший о том, во что могут превратиться молодые «романтики», если их вовремя не остановить. (Один из таких бывших «розовских мальчиков», театровед Марк Любомудров, в 80-е годы так клеймил Мейерхольда, что явственно пахло 37-м годом.)
Сигнал «Современника» тогда никто не услышал. Кстати, чуть раньше, в 1962-м, в спектакле «Горе от ума» в БДТ тоже прозвучало предупреждение — делавший карьеру кудрявенький Молчалин в исполнении К. Лаврова презрительно поглядывал на умного, нелепого Чацкого — Юрского. Все тогда стало ясно: кто нужен России и кто не нужен ей до сих пор. А в современниковской «Обыковенной истории», согласно пафосу 60-х годов, за столами восседали какие-то чиновники, штамповавшие бумаги размеренно и однообразно. Они и людей штамповали не раздумывая. Это была метафора, мало что добавлявшая к смыслу, заимствованная скорее из эстетики театра на Таганке, но казавшаяся очень смелой. Потом Табакова и Козакова сменили Мягков и Гафт, ничего не изменившие в рисунке спектакля. Разве что взгляд Гафта — старшего Адуева — был более грустен, более желчен.
И вот Олег Табаков снова вернулся к этой теме. В сегодняшнем спектакле Петр Иванович Адуев в его исполнении как будто вспоминает себя, молодого. А Табаков, глядя на Е. Миронова, — себя в этой роли. Артист играет всю свою сложную и давнюю историю отношений с этим спектаклем. Он (а не только его герой) грустит о своей юности, усмехается своему прошлому романтизму, он избавляется от иллюзий, он вообще мягче и добрее всех предыдущих дядюшек. Очень важен в спектакле момент, когда Петр Иванович с непонятным для старого скептика волнением подхватывает: «Отчизне посвятим души прекрасные порывы».
Евгений Миронов техничен, точен, обаятелен. Но он как будто смотрит на своего героя со стороны, и эта заметная степень отчуждения делает его исполнение холодным. Поэтому и преображение его не пугает, не огорчает, как будто и сам актер в конце пожимает плечами: «Вот видите, что из него получилось!» Тетушка Елизавета Александровна в исполнении Камий Кайоль с самого начала холодна и замкнута, поэтому и не видно в ней надлома, угасания, так испугавшего Петра Ивановича. Удивительно обаятельна и естественна в исполнении А. Заворотнюк Наденька, первая (не считая деревенскую Софью) любовь Александра Адуева.
Вообще, как ни странно, играть юность в молодости трудно, нет дистанции, а когда она появляется, молодость, к сожалению, заканчивается. Тут же все совпало. И не в одной этой роли. Актриса очень интересна и в спектакле по роману А. Минчина «Псих», показанному вслед за «Обыкновенной историей», где она играет медсестричку Ирочку из «психушки».
Русские мальчики — это какая-то особая порода, видимо, способная произрастать только на изломах нашей истории. Александр, герой спектакля «Псих» (его исполняет лауреат Госпремии России Сергей Безруков), сам ложится в «психушку». Он не диссидент, не наркоман, просто молодой идиот (не в смысле романа Достоевского), которому надо отсидеться и полечиться от депрессии. Только столкнувшись с этим страшным миром, живущим по своим законам, он начинает понимать, что такое настоящие боль и страдание. Нам, пермякам, эта тема очень близка: вот уже почти сезон пермские театралы ходят и ходят на трагедию В. Ерофеева «Вальпургиева ночь» в ТЮЗе. Так что нравы советской психушки нам почти как родные. Мы и не такое видали. Но все-таки есть некие новые повороты в этой вечно живой для нашей страны теме.
В спектакле Театра Табакова этот мир не представляет собой страшный концлагерь. Режиссер спектакля засл. арт. РФ А. Житинкин избегает резких красок, даже несколько эстетизирует его с помощью сценографии и костюмов А. Шарова. Мир сумасшедшего дома вполне обыден и почти повторяет обычный. Кстати, редкие посетители, забегающие с воли, производят впечатление (увы, очень старый прием) совсем уж сумасшедших, что вызывает полное понимание и сочувствие зрительного зала. В этом мире больным устраивают танцы, санитары, если и уродуют пациентов, то за дело, а почти нормальных почти и не трогают. В нем за мелкую взятку можно получить свидание с родными. В нем добро и зло находятся в таком же зыбком равновесии, как и вообще в жизни.
Врач-убийца в блестящем исполнении засл. арт. РФ Е. Германовой и врач-спасительница — Л. Уланова — «все поровну, все справедливо». Где, в какой момент все это начинает накапливаться, уродовать сознание нормального парня, доводить до заикания, срывов, истерик, — понять трудно. Но это происходит. Одновременно начинается мучительное зарождение человека, способного отозваться на чужую боль не от общей доброжелательности, а оттого, что больно самому. Очень долго герой С. Безрукова идет к этому. Очень долго его ослепительная улыбка не сходит с лица артиста. Но наконец свои и чужие страдания накапливаются в нем и начинают прорываться отчаянием, бунтом. (И опять перекличка, опять цитата, рассчитанная на культурную память зала, — один из героев вспоминает про то, как Табаков в «Шумном дне» мебель шашкой рубил. ) Почти все пациенты «психушки» молоды, почти все сломались на неумении лгать. Или на чужой лжи, опутавшей их жизнь, как паутина.
В этом спектакле показано поколение, которое вовсе отказалось от карьеры. Не захотело играть в игры, в которые играла вся страна. Став человеком и даже как будто победив, герой уходит из жизни. Можно возразить против неожиданности такой развязки. Боюсь, что трагические развязки всегда неожиданны. Ведь мы уже не можем получить объяснения от тех, кто выбрал петлю или свинец. Нам остается только гадать, что же за жизнь мы устроили, если русские мальчики выбирают смерть…
Трудно говорить о единстве стиля в театре, где все спектакли поставлены разными режиссерами. Здесь единство другого рода — верность театру, не только как профессии, но как способу жизни. И, как ни странно, в этом мнимом мире обмана гораздо меньше, чем в мире настоящем.
