— Согласно результатам нашего опроса театральных журналистов, театр года у нас — МХАТ имени Чехова…
— И небезосновательно! Я говорю сейчас даже не о качестве тех двенадцати спектаклей, которые выпущены за сезон, а о работоспособности, возвращенной этому театру. В других театрах Москвы в среднем — по две премьеры. Так что мы сработали, можно сказать, за шестерых. Если еще прибавить семь премьер в подвале на улице Чаплыгина…
— А вы все-таки эти два руководимых вами театра считаете каким-то единым… концерном?
— Холдингом! Да, это вполне естественно.
— Два года назад, после инаугурации во МХАТе, вы говорили, что даете себе два года, чтобы решить, останетесь ли вы тут. Вы удовлетворены итогами испытательного срока?
— Несомненно. Ведь театр просто стоял на коленях. Ему важно было подняться и начать заниматься делом. Надо было разгрести срач и грязь, что и было проделано. Воровство отменено. Не все получается, но первая попытка не может сразу принести максимальный результат. Сказать, что труппа до сих пор не сбалансирована — это еще ничего не сказать. Но налицо, думаю, осознанность продюсерских поступков.
— Тем не менее очень многие в театральной среде упрекают вас в забвении высоких идеалов Художественного.
— Единственное, что мне пытаются с кислыми рожами инкриминировать,- это (произносит слово высоким жалобным голоском известного критика) «коммерциальность». А давайте-ка, господа, перечитайте переписку Станиславского с Немировичем-Данченко и подсчитайте, сколько за сорок лет их совместного руководства в письмах встречается слово «успех». Будет ли успех? — вот что их волновало. Сегодня, по сути дела, разрушено стереотипное мнение, что билет в этот театр можно свободно купить и за пятнадцать минут до начала спектакля, и через пять минут после его начала. Теперь у нас в репертуаре — Булгаков, Моэм, Павич и возобновленная «Чайка», на которую последнее время ходило дай бог ползала.
— Но успех МХАТа обратно пропорционален размеру сцены: лучшая пресса — у спектаклей новой сцены, где всего-то сотня мест. Вы удовлетворены качеством публики, заполняющей Большой зал МХАТа?
— Я удовлетворен количеством материальных благ, которые сегодня получают артисты театра: 15 тыс. руб. — их средняя зарплата. Думаю, новая аудитория только-только начинает формироваться. Самый подвижный, самый маневренный зритель — новые русские. Они идут сюда. Если «Кабала святош» такой уж плохой спектакль, то почему они платят такие деньги за билеты, почему они хотят смотреть не на конфликт художника и власти, а на мытарства талантливого человека…
— Вы прекрасно знаете, что они платят вообще не за Булгакова и не за Мольера, а за живого артиста Табакова.
— Да, это называется вотум доверия. Наверное, я в своей жизни действительно довольно редко подводил своего зрителя. А доверие — главный рычаг воздействия на зрителя.
— Вы могли бы повесить над входом в сегодняшний МХАТ имени Чехова лозунг «Это театр на любой вкус»?
— Не на любой. Все-таки — на вкус зрителя, которому по душе рецепт Пушкина: «Над вымыслом слезами обольюсь». Но я твердо стою на том, что театр должен ангажировать свою публику, и если зритель пришел единожды, то он непременно должен прийти еще раз. Этот «наказ избирателей» я выполняю.
— Вы знаете, что у вас сложилась репутация хищника? Как только больше трех человек говорит о каком-то режиссере, авторе или актере хорошо, то Табаков сразу, как коршун на добычу, бросается на него, чтобы прибрать к театру?
— А что же в таком случае говорить о Немировиче? Он тогда не хищник даже был, а просто стервятник. Он сюда многих захапал. Почему, с другой стороны, не вспоминаете про пятнадцать лет подвала на подножном корму: приводил только тех, кого сам же и учил? Почему бы теперь для того, чтобы этот большой театр с тремя сценами работал правильно и полезно, не поискать вокруг? Не считаю зазорным сманивать. И следующие два года я беру на коллекционирование индивидуальностей. Будут ли здесь через пять лет спектакли планетарного или мирового масштаба? — бог с ним, неизвестно. Но тут будут актеры этой школы и этой веры.
— Мне кажется, что вы проявили себя гораздо более мягким руководителем, чем хотели показаться два года назад. Казалось, что «крови» будет пролито много больше.
— Это было сказано для того, чтобы просто вздрогнули, очнулись. Но унижение человека, попрание его достоинства никогда не приносило мне удовлетворения. Я видел, как это делали при мне, и сам никогда такого делать не буду.
— То есть вы и дальше будете предпочитать терапевтические средства управления хирургическим?
— Нет. От некоторых я буду все-таки освобождаться в конце следующего сезона. Постараюсь заложить в бюджет материальную компенсацию для уходящих. А критерий полезности остающихся всего один — востребованность в репертуаре.
