Это нормальный театр начинается с вешалки. «Табакерка», или «Подвал», или Театр Олега Табакова начался совсем по-другому. С расклейки объявлений по школам о наборе детской театральной студии при Дворце пионеров. С прослушивания более трех тысяч подростков. С первого курса Олега Табакова в ГИТИСе. Со встреч с духовными лидерами — Рихтер, Высоцкий, Окуджава, Шверубович, Журавлев, Розов. С первых культовых спектаклей — «С весной я вернусь к тебе», «Две стрелы», «Прощай, Маугли!», на которые Демичев, не будь дурак, приглашал министров культуры соцстран. С решения Гришина, первого секретаря МГК, закрыть еще неродившийся театр. С попыток где-нибудь зацепиться — в Театре ли Армии (тогда Советской), в Подольске ли, в «Современнике». С полуподпольного существования незаконного театра. С нового курса Олега Табакова со странным — очно-заочно вечерним — статусом, где учился основной костяк его сегодняшней труппы. В августе 1986 года был подписан указ о создании в Москве трех театров — «Модерна» Светланы Враговой, «Школы драматического искусства» Анатолия Васильева и Театра-студии Олега Табакова. Один из самых дальновидных шагов в культурной политике.
Рассказывает Сергей Беляев, который работает в «Табакерке» со дня ее основания.
— Мы так долго жили в предчувствии открытия театра, что, ей богу, не помню, как узнали о том, что театр разрешили. Помню, уже осенью, когда мы закончили ГИТИС, репетировали мы что-то ночью, когда и узнали, что театр разрешили. На радостях я пошел на Чистопрудный бульвар — там тогда росли шампиньоны. Набрал с килограмм шампиньонов, мы их пожарили и закусили.
А вот банкета после первого спектакля, кажется, и вовсе не было. Мы ведь уже года два, еще будучи студентами, играли наши первые спектакли — «Прищучил», «Жаворонок», «Крыша», «Полоумный Журден». Позже мы были первым советским театральным коллективом эпохи перестройки, который пригласили с этими спектаклями на гастроли за границу — в Венгрию.
Открывались спектаклем «Кресло» по Юрию Полякову. Пьеса про комсомол, но это вовсе не значит, что мы выбрали что-то такое, что понравится «наверху». Разоблачительный был спектакль. Помню, как студенты ходят наблюдать за животными для этюдов, так и мы ходили в Бауманский райком комсомола изучать наших типажей — функционеров. И очень не бытовой, с декорацией — длинным столом для заседаний, который эдак извивался по сцене. «ЧП районного масштаба» — фильм с Игорем Бочкиным по той же повести, который вышел позже, — был гораздо более реалистичным. Все дни рождения и некоторые Новые года отмечались здесь. Застолья были, но никогда не было беспробудного театрального пьянства. Табаков нас учил, что на столе должна быть обязательно «Алазанская долина», бородинский хлеб и свежая зелень — остальное, как получится. На вечеринках бесплатно играли Макаревич, Розенбаум, «ЧайФ», «Бригада С» (почему-то обязательно надо было прийти в черных брюках и белых рубашках, а пол застелили газетами и афишами, чтобы все расселились прямо на полу). Потом пошли юбилеи: 25 лет, 30. Помню, на 30-летии Владимира Машкова мы «расстреливали» его прямо на глазах у публики, пришедшей на спектакль «Бумбараш», а он потом поднялся, и на рубашке его из «пулевых отверстий» горела цифра 30.
Знаменитого бомжатника я «в подвале» уже не застал, хотя вместе с Александром Моховым, Алексеем Серебряковым и Николаем Наркевичем попал в число разнорабочих для помощи строителям. Все перестраивалось, из здания наконец вынесли на внешнюю сторону знаменитую трубу — сильно нагретая, зимой она служила кому-то теплой постелью. Но у нас еще долго сохранялась обязанность ночевать в «подвале» и следить за насосом, который откачивает воду, иначе театр могло попросту залить. Мы на многое были готовы ради нашего театра — играть бесплатно, играть в Подольске (один из вариантов существования студии. — О. Ф. ). Но почему-то, глядя на этого уверенного человека в роскошной кепке, небрежно повязанном шарфе и умопомрачительных ботинках, вызывающих зависть (я имею в виду Олега Павловича), мы не сомневались, что он нас не бросит и ради театра пробьет любую стену. Как, впрочем, и до сих пор кажется.
Нам удалось прожить эти двадцать лет без обычных театральных интриг, зависти, дрязг. Удалось остаться командой. Табаков нам все время повторял, чтобы не было каботинства, каботинство долой. Мы соглашались, хотя не все понимали, что это такое. В нашем преимущественно мужском театре до сих пор только две мужские гримерки.
Хотя среди нас уже есть и народные, которые могли бы и отдельную гримерку попросить. Но нет. У каждого свой шкаф, как в спортивной раздевалке. И у многих эти шкафчики всегда открыты. Можно что-то позаимствовать. У Виталика Егорова, например, столько чая, кофе и прочих припасов, что на них можно долго продержаться.
У нас никогда не было дедовщины. Мы как-то естественно прирастали к старшим (Андрей Смоляков, Михаил Хомяков, Александр Марин, Сергей Газаров, Игорь Нефедов, Надежда Лебедева и Мария Шиманская — самые первые «табаковцы»). Помню, однажды я, «салага», оказался за столом рядом с Мишей Хомяковым — он тогда был стройным красавцем. Миша как-то неодобрительно на меня поглядывал, я холодел, но в результате у нас за плечами двадцать лет неразрывной дружбы. Потом к этому кругу «приросли» уже следующие — Машков, Миронов, Виталик Егоров, Сережка Угрюмов, Ярослав Бойко, Марианна Шульц. Мы стали таким чаем с добавками — что-то размывается, что-то добавляется хорошее. Но все равно в основе — крепкий черный чай.
